Ярмарка Святого Петра

К счастью, Кадфаэль видел, как Эмма принесла свой прощальный дар и положила его в гроб Томаса из Бристоля, иначе значение этой находки осталось бы для него тайной. Но теперь ему стало все ясно. Девушка несла розу в ладонях, осторожно и бережно, не только не уронив ни лепесточка, но не просыпав на пол даже пыльцы.

Тот, кто так настойчиво охотился за таинственным сокровищем мастера Томаса, тот, кто убил его, обшарил его баржу и торговую палатку, ныне не остановился перед кощунством и обыскал гроб. В промежутке между повечерием и прославлением гроб был открыт и закрыт снова, но при этом один-единственный лепесток незаметно выпал наружу и остался лежать на полу немым свидетелем совершенного святотатства.

ТРЕТИЙ ДЕНЬ

Эмма проснулась, едва забрезжил рассвет, поднялась с широкой кровати, которую делила с Констанс, и принялась тихонько одеваться. Однако, как ни была девушка осторожна, Констанс открыла глаза и бросила на Эмму встревоженный, любопытствующий взгляд.

Эмма приложила палец к губам и многозначительно показала глазами на дверь, за которой спали Элин и Хью.

— Тсс! — прошептала она. — Я не хочу никого разбудить. Мне нужно сходить в церковь к заутрене.

Констанс слегка поерзала на подушке, приподняла брови и понимающе кивнула. Сегодня монахи собирались отслужить мессу по мастеру Томасу, а затем перенести его тело на баржу для отправки домой. Ничего удивительного, что в такой день девушка решила облегчить собственную душу, помолившись с утра пораньше за упокой души убиенного дядюшки.

— Только вот стоит ли тебе идти одной? — спросила служанка.

— Я ведь только до церкви, — заверила ее Эмма.

Констанс снова кивнула, и глаза ее закрылись. Прежде чем Эмма приоткрыла дверь и бесшумно выскользнула наружу, служанка уже спала.

Брат Кадфаэль поднялся к заутрене вместе со всей братией, но покинул келью раньше других монахов, ибо собирался сообщить о сделанном им открытии тому, кого оно в первую очередь касалось. Кощунственное деяние было совершено в стенах аббатства, и аббат имел право узнать об этом первым.

Войдя в строгую келью аббата и закрыв за собой дверь, Кадфаэль выложил все, что узнал и о чем догадался. Он и Радульфус хорошо понимали друг друга и говорили напрямую, без обиняков. Желтоватый, розовеющий по краям лепесток, слегка увядший, но все еще шелковистый и нежный, лежал на ладони аббата, словно золотистая слеза.

— Ты уверен, что дочь наша не обронила его, когда несла цветок? — спросил Радульфус. — Воистину это было достойное приношение.

— Уверен, святой отец, что она даже пыльцы не просыпала. Девушка несла его в обеих руках, точно полный до краев кубок. Я еще не видел гроба при дневном свете, однако не сомневаюсь, что он выглядит так же, как выглядел, когда плотник закрыл его. Гроб был вскрыт, а затем заколочен снова, хотя никаких следов наверняка не осталось.

— Я тебе верю, — промолвил аббат, — какое гнусное святотатство.

— Это так, святой отец, — отозвался Кадфаэль.

— И ты не можешь назвать имя того, кто совершил его?

— Пока нет.

— И ты не знаешь, добился ли — не приведи Господи! — этот человек того, чего хотел?

— Не знаю, но верю, что Господь не попустит.

— Сделай все, что в твоих силах, — промолвил Радульфус и, размышляя, на некоторое время умолк, а затем заявил: — Мы обязаны сообщить о случившемся мирским властям. Думаю, лучше этим заняться тебе, ибо, насколько мне известно, помощник шерифа склонен прислушиваться к твоим словам. Я же займусь иным. Осквернив гроб усопшего сына нашего, неизвестный нанес оскорбление не только наследнице, но и всей обители и святой церкви. Сегодня утром по усопшему будет отслужена месса, и священный обряд очистит его от скверны. Что же до девушки, то не стоит ее тревожить, ибо душа ее дядюшки ныне в руках Всевышнего и ничто земное не в силах повредить ей.

— Ты прав, святой отец, — с благодарностью отозвался Кадфаэль, — будет лучше, если она ничего не узнает о случившемся. Эмма славная девушка, и нам надлежит дать ей утешение, а не усугублять ее печаль.

— Позаботься об этом, брат. Ну а сейчас пора к заутрене.

Выйдя из аббатских покоев и направляясь к церкви, Кадфаэль заметил впереди Эмму, которая свернула в ту же сторону. Монах замедлил шаги, решив, оставаясь незамеченным, понаблюдать за ней. Желание девушки зайти в храм и предаться молитве было вполне естественным, однако Кадфаэль знал, что есть у Эммы и некое загадочное дело, не имеющее к церкви никакого отношения, а потому хотел выяснить, ради какой надобности она поднялась в этот утренний час.

Эмма вошла в церковь через южную дверь, а следом за ней украдкой вошел и брат Кадфаэль. Монахи к тому времени уже заняли свои места, и внимание их было приковано к алтарю. Девушка тихонько проскользнула в неф, как будто искала укромное место для уединенной молитвы, но не остановилась, а торопливым шагом двинулась дальше, к западной двери, предназначавшейся для прихожан. Дверь эта выходила в сторону предместья, за монастырскую стену, и почти никогда не запиралась — разве что в самые неспокойные дни, как во время прошлогодней осады Шрусбери.