Ярмарка Святого Петра

Брат Кадфаэль вошел в ворота обители, после того как потратил впустую несколько часов, толкаясь в ярмарочной толпе. Среди сотен торговцев и покупателей искать человека с разорванным рукавом равносильно поиску иголки в стоге сена. К тому же стояла такая жара, что многие вовсе скинули верхнюю одежду и остались в одних рубахах. «Кстати, — подумал монах, — если кинжал перчаточника был в крови, стало быть, он наверняка поцарапал кожу. Но к лезвию присох лишь лоскуток коричневой ткани, вырванный из рукава туники, и ни клочка белого льна. Значит, у нападавшего были закатаны рукава, если на нем вообще была рубаха. Теперь, стоит ему опустить рукав, и порез или повязка, коли рану пришлось перевязать, таким образом будут скрыты».

Брат Кадфаэль решил вернуться в обитель, чтобы немного поработать в сарайчике и вовремя поспеть к вечерне. Монах ощущал потребность собраться с мыслями и надеялся, что в этом ему поможет молитва.

На монастырском дворе Кадфаэль встретил Филипа Корвизера, шагавшего к сторожке привратника из странноприимного дома. Поглощенный своими раздумьями, молодой человек едва не прошел мимо, но в последний момент заметил Кадфаэля и обернулся. Брат Кадфаэль, оторвавшись от своих размышлений, посмотрел на юношу.

— Я узнал тебя, брат, — промолвил Филип, — на разбирательстве у шерифа ты, как и Эмма, свидетельствовал в мою пользу. А еще раньше, когда стражники растаскивали дерущихся на пристани, ты помог мне подняться на ноги и убраться оттуда, избавив от больших неприятностей. До сих пор у меня не было возможности поблагодарить тебя, поэтому позволь сейчас от всего сердца сказать тебе спасибо.

— Боюсь, что от неприятностей я избавил тебя ненадолго, — пробурчал Кадфаэль, — коли ты в тот же вечер ухитрился снова влипнуть в историю. — Монах пригляделся к долговязому пареньку и остался доволен тем, что увидел. В темнице у Филипа было время подумать о многом, да и увлечение Эммой, видно, пошло ему на пользу, ибо юноша заметно повзрослел. — Однако я рад видеть тебя на воле. Худшее позади.

— Но обвинения с меня еще не сняты, — пожаловался паренек, — и меня по-прежнему подозревают в убийстве.

— У этого подозрения столь шаткое основание, — ободряюще промолвил Кадфаэль, — что оно вот-вот рухнет. Разве ты не слышал о том, что произошло еще одно убийство?

— Мне об этом рассказывали, да и о других происшествиях тоже. Но ведь это убийство никак не связано с предыдущим. До сих пор все преступления имели касательство к мастеру Томасу, а этот перчаточник — человек посторонний, он из Честера. — Юноша порывисто ухватил Кадфаэля за рукав. — Брат, удели мне несколько минут. Я почти не помню, что происходило в тот злосчастный вечер. В голове-то у меня был тогда сплошной туман, но я хочу выяснить вплоть до мельчайших подробностей все свои действия, шаг за шагом.

— То, что ты не помнишь, не удивительно… После такого-то удара. Пойдем-ка присядем в саду да потолкуем. Там нам никто не помешает. — Монах взял молодого человека за руку и, подведя к живой изгороди, усадил на ту самую скамью, на которой днем раньше сидели Эмма и Иво. — Ну, приятель, попробуй припомнить все, что сумеешь. Я понимаю, отчего тебя все мысли путаются. Хорошо еще, что череп у тебя крепкий и шевелюра густая, а не то лежать бы тебе пластом.

Филип хмуро таращился на розы, стараясь решить, в какой мере он может довериться брату Кадфаэлю и о чем лучше умолчать. Но, поймав добродушный взгляд монаха, юноша собрался с духом и выпалил:

— Я только что был у Эммы. Сейчас ее оберегают и опекают лучше, чем смог бы я, но я выяснил, что все-таки могу кое-что для нее сделать. Она хочет, чтобы убийца ее дядюшки был изобличен, и я намерен его найти.

— Этим занимается шериф со своими стражниками, — промолвил Кадфаэль, — но покуда их поиски ни к чему не привели. — Монах произнес эти слова не в укор и не затем, чтобы обескуражить юношу, а как бы размышляя вслух. — Кстати, я и сам добился не большего, чем они. Ну что ж, твоя помощь может оказаться не лишней. Авось свежий взгляд подскажет верное решение. Но как ты собираешься приняться за это дело?

— Ну, думаю, если я сумею доказать — убедительно доказать, — что я не причастен к убийству, это вспугнет настоящего убийцу и, возможно, выведет меня на его след. А начать мне, скорее всего, стоит с попытки выяснить, чем я занимался в тот вечер. Это важно не только для того, чтобы оправдаться, — заверил монаха Филип. — Сдается мне, что своим поведением я невольно подыграл убийце. Он следил за мной, зная, что я поссорился с купцом, и смекнул, поди, что, когда прослышат об убийстве, подозрение в первую очередь падет на меня. Потому-то злодей наверняка не спускал с меня глаз, ведь если бы я оставался в компании друзей, он не смог бы свалить вину на меня и шерифу пришлось бы искать кого-нибудь другого. А я, как нарочно, перепил, и меня занесло к реке. Сколько я там пробыл — не знаю, но, наверное, долго, а убийце того и надо было. Любой ведь мог подумать, что в это время я и впрямь напал на мастера Томаса.