Ярмарка теней

— Мне кажется, вы неправильно поняли Владислава Владиславовича, вступился ученый секретарь института Григорович. Его лицо было рассечено вертикальными и горизонтальными морщинами на множество сложных геометрических фигур. Когда ученый секретарь говорил, кубики и ромбики приходили в движение, словно кто-то вращал калейдоскоп. — Владислав Владиславович говорил о том, что нужна информация о проводимых вами работах. Это, кстати, вероятно, интересует и… вот присутствующих здесь товарищей. Не правда ли? — Григорович повел рукой в сторону дивана.

— Мне очень трудно сейчас об этом говорить, — пробормотал Второв, — но, во всяком случае… техника безопасности у нас соблюдалась всегда очень тщательно и ничего такого не ожидалось… — Второв замолчал.

Прошло несколько тягостных минут.

— Это всегда происходит неожиданно, — внезапно сказал один из сидевших на диване. — Вы не волнуйтесь, а постарайтесь лучше припомнить…

В этот момент дверь распахнулась, и в кабинет вбежал человек. Его крохотные темные глазки сверкали злыми угольками. Он обдал присутствующих волной ярости и ринулся к директору.

— Алексей Кузьмич, я решительно протестую! — завопил он.

Вошедший сделал шаг, полы его старомодного пиджака взлетели, и он, вытянув вперед руки и растопырив пальцы, согнулся в поясе, как будто собирался прыгнуть в воду. Затем, словно получив невидимый мощный толчок, промчался в нелепом галопе через всю комнату и растянулся на ковре. Создалось впечатление, что при ударе голова его расплющилась.

— Знакомьтесь, — сказал Алексей Кузьмич, — Тимофей Трофимович Плещенко.

Все расхохотались. Второв впервые слышал, как от души смеется Алексей Кузьмич. У него оказался пронзительный дискант. Это было неприлично, но никто не мог сдержаться. Смеялись все. Даже Михайлов издал неопределенное «хехс»… Второв чувствовал, как вместе со смехом из души его уходят страх, растерянность и ощущение беды.

Плещенко резко вскочил, стряхивая дрожащими руками пылинки с брюк. Он повернул желчное, со впавшими щеками лицо к директору и сказал вздрагивающим от злобы голосом:

— Это издевательство! Я буду жаловаться в партийный комитет! Безобразие нужно пресечь! Все знают, что вы специально разложили здесь этот клятый ковер, чтобы все за него цеплялись!

Алексей Кузьмич смотрел на него с мраморным хладнокровием.

— Простите, Тимофей Трофимович, о чем идет речь? При чем здесь ковер? Для вас все может стать препятствием или источником раздражения. За несколько минут перед вами сюда вошли шесть человек, и ни один из них заметьте, ни один — даже не споткнулся.

Плещенко, казалось, взял себя в руки.

— Ладно, — сказал он, — я не об этом хотел с вами говорить…

— А ни о чем другом я с вами пока не смогу вести беседу, — перебил его директор. — У меня товарищи, с которыми я должен решить очень важные вопросы.

— Я по поводу этого безобразия с корпусом «В».

— Именно этим я и занимаюсь.

— Там погибло мое оборудование! Мало того, что вы в свое время отобрали у меня два этажа корпуса «В» и отдали его под безответственные эксперименты всяких демагогов-недоучек, но и…

— Вот и приходите после обеда, и я с удовольствием выслушаю ваши претензии.

Плещенко открыл рот, закрыл снова, открыл и снова захлопнул.

— Ну хорошо! — сказал он и, резко повернувшись, вышел.

Наступило молчание.

— Вы, кажется, не кончили, товарищ? — Алексей Кузьмич посмотрел на диван.

— Да, я хотел сказать, что нам нужно подробное объяснение руководителя лаборатории, желательно в письменной форме. А расследование причин разрушения корпуса мы проведем, ясное дело.

— Ну что ж, — сказал Алексей Кузьмич, — так и решим. Вы, Александр Григорьевич, напишите объяснение. Постарайтесь высказать собственное мнение, если таковое обнаружится, насчет причин несчастья, постигшего наш институт.

— Можете расположиться в моем кабинете, — предложил Григорович.

Второв наклонил голову.

В кабинете Григоровича он распахнул окно, закурил и долго смотрел вниз, на зеленую лужайку.

Выбросив сигарету в окно, он резко повернулся, сел за стол и решительно написал: "Объяснительная записка". Загибающиеся книзу строчки торопливо покрывали бумагу…

Солнце доползло до своей наивысшей точки на небосклоне, сталевары выплавили несколько тысяч тонн стали, с конвейеров заводов сошло несколько тракторов, самолет и десяток автомашин, а Второв все писал. За этот бесконечно короткий и бесконечно длинный промежуток времени он сумел объединить на бумаге понятия и обозначения, которыми обычно пользовался редко.

"Приведенные ниже эксперименты преследовали цель…" И Второву представлялись лопоухие эксперименты, несущиеся вдогонку за хрупкой, тонконогой целью с рожками на точеной головке.

"Имели место недочеты…" Толстые коротышки-недочеты, толкаясь, спешили куда-то, где они имели свое место. "Что касается…" было веселым и крючковатым, оно во все лезло, всего касалось.

Второв не слышал скрипа двери. В щель протиснулся стройный молодой человек в белой рубахе и идеально отутюженных брюках.

— Здесь!