Читаем Ярмонка полностью

Губернаторша(перебивает): Как вы находите Ирину?

Криспин обескуражен.

Мы с дочерью очень близки. Не по-родственному – как это бывает между матерью и ее дитя. Иным образом. Глядя на нее, я словно возвращаюсь к тем своим годам, когда, прилежно воспитанная отцовской библиотекой, грезила о какой-то совсем другой, необыкновенной жизни, полной удивительных происшествий, встреч, переживаний. Когда, вставая со своей постели, трепещешь, не ведая, чем огорошит тебя начавшийся день, и заранее принимаешь все, что б он тебе не послал… Знаете, я ведь богата. Родители – виднейшие землевладельцы губернии. Во младенчестве моем ко Господу отошли. Я – единственная наследница. Часть капитала… значительная часть… составит приданое Ирины.

Криспин хочет что-то сказать. Губернаторша его останавливает.

Не надо слов. Если я нынче же не закончу, после уж не решусь.

Отходит в сторону. В глубокой задумчивости проводит рукой по листьям плюща. Резко поворачивается к сидящему на лавке Криспину.

(восторженно) Видели бы вы Аркадия Львовича в пору сватовства! Ведь он рыцарь у нас. Товарищи по оружию в нем души не чаяли. Отчаянной храбрости рубака. А сердцем простой, как дитя, и великодушный необыкновенно. Уж сколько он от моих проказ вынес, когда на сватовство решался. (увлеченно) Я однажды целый роман для него сочинила. Про возлюбленного-пастушка. Мол "сердце мое отдано другому", "тайные свидания в тиши дубрав", "плод преступной страсти" и прочие красивости из сентиментальных пиес. У него лицо было, словно пепел на угольях. Зубы стиснул. Говорит: "Если угодно будет наградить меня взаимностью, приму ребеночка как своего и позор покрою". Так он мне дорог стал в тот момент, так жалко его – словно оленя раненного. Обняла. Шепчу в ухо: "Я – дрянной человек, лживый, бесчестный! Бегите от меня прочь!" …

Пауза.

Сосватала тетка. Свадьба. Из-под венца – на войну. Когда Ирина родилась, он уже в Париж со своими гусарами входил. Я столько раз себе эту картину рисовала и в подробностях Ирине пересказывала. (с нежностью) Она слушает про отцовские геройства. Глазки смышленые. "Агу", – говорит. И смеется. А там десны одни. Зубки потом пошли… (прежним тоном) Ну так вот. Вернулся наш герой. Карьера в гору. Полк получил. Потом генеральские эполеты. А год назад государь губернию дал под начало. Сама не заметила, как жизнь попала в колею, из которой не выскочишь… (неожиданно требовательно) Я не старая женщина, правда? Могу еще волновать… вызывать… (запинается)

Криспин: К чему этот вопрос? Любой мужчина почел бы…

Губернаторша, не обращая внимания на криспинский ответ, продолжает.

Губернаторша: А ничего этого не нужно. И не будет. И хорошо, что Господь уберег, когда… (неожиданно резко) Он же невероятно глуп – наш Аркадий Львович! Добрый, хороший человек, сердечный. Нас любит. И его все любят. А иной раз думаешь: хоть бы ты не говорил ничего, в острословии б не упражнялся. Отправится уезды объезжать – говоришь себе: "Что ж так мало у нас в губернии уездов? Еще б десяток-другой". (поясняет) Это в том смысле, чтоб подолее не возвращался, не лез чтоб, не нарушал атмосферу…

Губернаторша подходит к Криспину. Садится рядом с ним на скамейку и заключает его руку в свои.

Послушайте меня, фантастический вы человек. Я же вижу, что у Вас к Ирине чувство…

Криспин пытается что-то сказать. Она заграждает ему уста.

(успокаивает) Да, да, конечно. Слишком краткий срок. Вы не разобрались в себе. Ничего, разберетесь. Поверьте, я знаю. Вы положительно способны составить счастье друг друга.

Недоверчиво отстраняет руку, давая ответить. Хотя и продолжает держать наготове – на случай, если Криспин скажет не то, что она от него желает услышать.

Криспин: А коли сама Ирина воспротивится?

Губернаторша со спокойным сердцем отстраняет руку от его рта.

Губернаторша(резвясь): Какой Вы, право, славный. Особенно располагает в вас вот эта африканская неукротимость страстей. Эта дикая порывистость! Иной бы, уязвившись красотой и умом незаурядной девицы, полгода бы пороги оббивал. С отцом своего предмета об охоте, да о погоде собеседовал. А вы… Была б я вольной девушкой ирининых лет (смеется).

Перейти на страницу:

Все книги серии Распушкин

Барнаульский натариз
Барнаульский натариз

От автора:...Начиналось всё довольно безобидно: я - политпублицист, политаналитик и политтехнолог с почти десятилетним стажем - решил сменить профессию. Стал выбирать тему для бурного старта на стезе драматургии. На поверхности лежал Распутин. «То, что доктор прописал! – обрадовался я. – Люди любят про секс и политику». Скачал кое-какие справочные материалы из интернета, решил посвятить им день-два (чтобы «быть в теме»), а посвятил два года...«Барнаульского натариза» я начал писать года через полтора – когда образы старца, императорской четы, Вырубовой и Феликса окончательно оформились. Я давно уже поставил точку, но оторваться от мемуаров, переписки и прочих текстов, имеющих отношение к Распутину и его окружению, еще долго не мог. Сейчас в моей голове - длинный роман, в котором все тайное становится явным, и все сестры получают по серьгам. «Барнаульский натариз» - это несколько сцен, дающих исчерпывающее представление о том, каким этот роман будет, когда я его напишу.

Владимир Витальевич Голышев , Владимир Голышев

Драматургия / Драма
Пребиотики
Пребиотики

От автора:Я ничего не знаю об этих людях. Хотя десять лет занимался только ими. Думал о них хорошо, потом плохо, потом очень плохо, потом очень-очень плохо. А когда захотел от них избавиться, на простой вопрос: «кого гнать будем?» неожиданно не нашел ответа. Я ведь не пас с ними скот, не крестил детей. Десять лет жизни я угробил на сгусток пустоты, сотканный из телесюжетов, стенограмм, фольклора околополитической тусовки и прочих видимостей. Мои мучители – суть существа эфирные. Демоны. Бесы. Имя им: легион. «И просили Его все бесы, говоря: пошли нас в свиней, чтобы нам войти в них». Мои бесы попросились на бумагу...«Пребиотики» я писал для себя. Как для себя чистят печень и кишечник, удаляют больные зубы и вырезают аппендицит. «Пребиотики» - это лекарство, которое мне помогло. Как моча Малахову. Грешно скрывать чудодейственный рецепт. Люди смотрят телевизор, нервничают, теряют аппетит, приобретают эректильную дисфункцию и мешки под глазами. Потому что путают личную шерсть с государственной, телекартинку с жизнью, а литературных персонажей с реальными людьми. Избавиться от этих дурных привычек помогают «Пребиотики». По крайней мере, мне помогли.И ещё. Владимир Путин, Владислав Сурков, Дмитрий Песков, Сергей Собянин, Юрий Лужков, патриарх Московский и всея Руси Кирилл, и другие официальные лица! Эта пьеса не про вас, а про ваши медиа-образы. Верю, что вы совсем другие. Не знаю точно какие, но другие. Так что не принимайте «Пребиотики» на свой счет. А лучше – вообще не читайте. Зачем вам эректильная дисфункция и мешки под глазами?

Владимир Витальевич Голышев , Владимир Голышев

Драматургия / Драма
Ярмонка
Ярмонка

От автора:Как известно (со слов Гоголя), сюжет «Ревизора» - подарок Пушкина. Якобы тот побоялся сам комедию писать и презентовал сюжет своему молодому другу. А что если Пушкин все-таки написал бы свою пьесу на «ревизорский» сюжет? В конце концов, в его бумагах нашлась короткая запись про «Криспина», которого на «ярмонке» приняли за посланника. В общем, я решил написать альтернативного «Ревизора» за Пушкина.Чтобы пропитаться пушкинским языком я несколько дней подряд читал только его. Перечитал почти всё Полное собрание сочинений. Пропитался. Потом открыл гоголевского «Ревизора» и остолбенел. «Экая мерзопакостность!» - подумал я, и дочитывать не стал. Как же Пушкин мог дружить с этим ничтожеством? Начал выяснять. Оказалось, что «дружба» началась после смерти гения. Задним числом. Пройти мимо этого подлога я не мог...«Ярмонка» - это сцены из двух ненаписанных пьес: «пушкинского ревизора» и биографической – про знакомство и «дружбу» Пушкина и Гоголя. Источником вдохновения послужили пушкинские записи из пятого тома Полного собрания сочинений и книга Юрия Дружникова «С Пушкиным на дружеской ноге».

Владимир Витальевич Голышев , Владимир Голышев

Драматургия / Драма

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги