Ярое око

Нет, неспроста на господском дворе Савка слыл важным стрелком. Недаром он с трёхсот локтей[62] без промаху «лупил» в серёдку подвешенной на крюк подковы. Не дрогнула его рука и на сей раз, не подвёл соколиный глаз.

Первая остроклювая вестница с хлюстом прошила горло лазутчика, угодив точно в трахею… Монгол выронил нож и, задыхаясь, харкая и клокоча хлынувшей из ноздрей и глотки кровью, рухнул снопом поперёк дядьки Василия.

Ошеломлённые внезапной гибелью своего собрата-ордынца, татары на мгновение оторопели.

И тут вторая стрела, высвистав песню смерти, с глухим стуком пробила кожаный доспех ещё одного, застряв по самое оперение между лопаток. Желтолицый всплеснул руками и уткнулся в серую золу кострища.

Но вот третья — изменница-стерва — лишь калено и звонко вжикнула по стали монгольского остропырого шлема и отскочила прочь.

Ан главное — «Слава Христу!» — было выиграно время!

…Когда Савка сломя голову с мечом подбежал на выручку — русская сталь уже яро звенела и грызлась с монгольской.

Наши не дрогнули — пластались будь здоров, но и татары, будто заговорённые колдовской молитвой, рубились отчаянно, крепко держа подо лбом кочевую заповедь: «Кто не защищается — погибает. Горе бросившим оружие!»

Однако и густая кровь русичей испокон веков ведала: «Победа воина — на острие его меча».

— Береги-ись!

Сорока едва успел пригнуться, и это спасло ему жизнь. Наскочивший на него огромный монгол вспорол воздух лезвием изогнутой сабли ровнёхонько в том месте, где только что была Савкина голова. И тут же снова разящий удар с жутким свистом опалил холодком щёку.

Распаренный безумием, кое рычало, скрежетало, лязгало вокруг, сокольничий выбросил вперёд меч. Сталь вошла меж рёбер врага, и Савка, не успевший выдернуть клинок, явственно ощутил на нём судорожный трепет оседавшей плоти.

Плоское, как сковородка, лицо монгола разорвал немой крик. На краткий миг их взгляды скрестились. На Сороку мертво таращились из узких бойниц залитые болью и ненавистью глаза. Смуглолицый подломился в коленях, в горле его застряло проклятье.

…Мимо пронеслась вспененная кобыла, тащившая зарубленного Хлопоню. Нога его запетлялась в перекрученном стремени, и лошадь несла ошалело в степь, мотая изнахраченное в кровь тело по щебню.

— Врёшь, злодыга! Кр-р-руши пёсью щень!!

Боевой топор Василия, умытый кровью, с плеча описал дугу. Страшный удар с длинным протягом развалил череп кочевника, как сосновую чурку, надвое.

И тут… враг дрогнул — не выдержал натиска. Ещё двое пали под ударами русских мечей. Остальные бросились к лошадям. Их оставалось трое.

Савка с Тимохой, сыном галицкого кузнеца, попытались нагнать отставшего в длинной кипчакской кольчуге монгола, но тот не давал им приблизиться, лихо выпуская стрелы одну за одной, покуда верхами не подоспели его ордынцы. Тогда он вскочил на круп коня и, цепко ухватившись за пояс своего соплеменника, издал победный клич Дикой Степи.

…Муть чугуном налила темя. В горле застрял тошнотворный ком, когда Савка вернулся к подводам. У костровища, поджав колени к груди, утробно хрипел ловчий Владимир (больше известный между своими как Разгуляй или Мочало). Под животом его курился жаром розовый с сизой прожилью глянец выпростанных кишок. Зола и песок густо забархатили этот пульсирующий корчью и мукой кровистый клубок.

— Отходит, спаси Господи… — Василий стянул с головы рысий треух, перекрестился. — Давай евось, робятня… на повозку, до кучи. Нехай там смертушку примет… Эй, Тимоха! — Зверобой растерянно огляделся окрест. — Сколь нас-то осталось вживе?

— Дак воть… трое и есть… Мы с Сорокой да ты, стал быть, кум…

— А Стенька Пест[63]? Ужли… тоже?.. — Каменные скулы Василия задрожали.

— Не сумлевайся, — мрачно прозвучал ответ. — Тамось он… у ручья. Видал я… как евось примолвила гадюка-стрела татарская…

— Н-да-а… Подковал нас нонче степняк наперёд. Воть тебе и «татаре», Савка… Бушь знать теперя, хто такие… зазнакомились. Благо хоть ты не оплошал, малый. Не твой бы дозор… всех бы под корень кончал тугарин. Ну-ть, давай… подымай его, паря… Шо плошки[64] уставил? В Киев зараз скакать нады! Князей скорееча упредить: степь под татарами!

Савка без промедленья подхватил под мышки Владимира, но тот взвыл по-звериному, заклацал зубами:

— А-а-ха-а-а-а! Братцы, кончайте меня! Христом Богом молю! А-а-а-а…а! Мочи моей нема! Ну шо ж вы тянете, гады! До-бей…

Меч Василия оборвал страдания Разгуляя. Ловчий дёрнул лопатками и навеки затих. Однако ни ему, ни другим сложившим головы княжим добытчикам отправиться в последний путь к вратам града Киева было не суждено.

* * *

— Братцы! Татары!

Савка и кум Василий обернулись в ту сторону, куда указывал мечом Тимофей, и обмерли. Лица посерели от ужаса. На фоне алого неба, в полёте стрелы от них, по гребню холма тянулась длинная молчаливая цепь всадников. Это были монголы — сомнений остаться не могло. Длинные копья, круглые щиты за спиной, натёртые бараньим салом доспехи из кожи[65] и шерстяные плащи, развевающиеся на ветру, словно крылья дерущихся беркутов.