Ярослав Галан

Радость оказалась слишком короткой. Теперь каждая сводка Совинформбюро была для Галана как удар в самое сердце: «…На Белостокском и Брестском направлениях после ожесточенных боев противнику удалось потеснить наши части прикрытия и занять Ковно, Ломжу и Брест».

Если бы мог Галан увидеть тогда, как дралась застава Лопатина, как держался Брест, — может быть, легче стало бы на душе.

Окровавленная, горящая Львовщина!

Родная земля Галана взывала о мести, а он как проклятый сидит в Уфе, куда эвакуировали тогда важнейшие украинские издательства. Изо дня в день Галан ходит на почту и бомбардирует ЦК, Союз писателей самыми категорическими телеграммами: «Прошу немедленно отменить ваше решение и послать меня на фронт».

Москва молчит. Наверное, ей сейчас не до него. И он уже решается на самовольный побег из Уфы, когда 15 сентября на почте ему вручают телеграмму за подписью Александра Фадеева:

«Прибыть в Москву для работы в польском журнале „Новые горизонты“».

«Опять не то! Опять не фронт! Но это все же лучше, чем Уфа…»

«Наверное, именно в таких обстоятельствах становятся пессимистами», — грустно заметит он через три недели, когда, не дав толком освоиться в «Новых горизонтах», его пошлют в командировку в Казань.

«Сегодня минуло 4 месяца войны, 4 месяца минуло с моего последнего счастливого дня… — записывает он 22 октября 1941 года в записной книжке. — Передо мной далекий, неизвестный путь, но я твердо верю в день нашей победы».

Вскоре в той же записной книжке появляется другая запись:

« 29 октября 1941 года. Казань. Я подал заявление в армию. Правда, здоровья я уже такого не имею, нога болит гораздо сильнее, но что за жизнь будет у меня после победы, если я буду пользоваться плодами крови и мук других. Если же приведется погибнуть, не исчезнет память обо мне, и в шуме Стрыйского парка будут шуметь и мои недопетые песни».

В приемной Союза писателей его встречают уже подозрительно:

— Опять принес заявление?.. Опять просишься на фронт?.. Не мешай работать… Для тебя готовят другое…

— Что? — Галан сжался, как пружина. — Скажите только главное — с фронтом это связано?

— Связано, связано, — отшутился секретарь.

Но работа оказалась несколько иным фронтом, чем предполагал Галан: в 1942 году его посылают радиокомментатором на радиостанцию имени Тараса Шевченко.

— Скажите хоть, где сие почтенное учреждение находится? — уныло спросил Ярослав Галан.

— В Саратове. И быть вам на месте нужно не позднее чем через два дня… Так что собирайтесь.

Саратов находился далеко от фронта. Но он был, по существу, фронтовым городом. И ночью и днем работали заводы. Работали на фронт, и, как писала саратовская газета «Коммунист», «продукция многих наших заводов и фабрик непосредственно из цехов направляется на поля сражений».

«Саратовская область, — рапортовали коммунисты города, — стала одной из основных баз материально-технического снабжения и важнейшим пунктом формирования боевых подразделений для Сталинградского фронта».

Адрес радиостанции, которой тщетно интересовалась гитлеровская разведка, был — Провиантская улица, дом 21.

Радио требовало быстрого, оперативного отклика на каждое выступление радиолжецов Геббельса. Галан нередко выступал с ответными передачами через час, через два после гитлеровских.

Саратовский журналист И. Москвичев разыскал в городе людей, которые знали и помнят Галана. Первая встреча была с З.П. Юрченко.

«Я и члены моей семьи, — говорит Юрченко, — жили несколько месяцев под одной крышей с Галаном в домике № 3 по улице Чапаева. Он был занят день и ночь на радио, и потому мы очень редко могли находиться вместе. Но если у Галана оказывалась минута свободной, он становился прекрасным собеседником. От кажущейся его замкнутости не оставалось и следа».

Хорошо знали Ярослава работавшая в те дни в радиокомитете Галина Углецкая и Валентина Цеделер-Ашукина. Очень привязан был Галан к детям Валентины Эмильевны — Игорю и Эмилю. И уже покинув Саратов, он в письмах справлялся о здоровье ребят. Прислав им в подарок сборник статей «Комсомол в боях за Родину», Галан сопроводил его такой припиской: «Сборник не совсем подходит к возрасту мальчиков, но пусть они будут похожи на тех комсомольцев, о которых написана книга».

Как складывался день Галана? Как он работал?

Свои комментарии он читал сам — обычно это делали артисты и дикторы. Выходил в эфир Ярослав Александрович между восемнадцатью и двадцатью часами. Но это был уже конечный результат дневного труда, когда радиокомментаторы слушали в своем закрытом кабинете гитлеровцев и другие зарубежные станции. Галан работал на тематике международных отношений.