Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

— То было единственный раз, Эймунд, и то обманным путем. Ваш Олег прикинулся хозяином купеческого каравана и завладел Киевом, убив законного князя. Этот конунг достоверно известен нам только по походу на Византию в 907 году. Но в этом походе, кроме варягов, участвовали войска девяти славянских племен и двух финно-угорских (марийцы и эстонцы). Поведение Олега после взятия большой добычи с греков крайне странно и никак не вяжется с обликом строителя державы, как он заявлял. Олег просто исчез с русского горизонта. Сразу же после похода он ушел к Ладоге. Другие же сказывают, что, идя к морю, его «уклюну змиа в ногу и с того умре». Никто не ведает могилы этого мнимого основателя государства.

Ярослав говорил спокойно и убедительно, но Эймунд продолжал злиться. Он никак не хотел признавать правоту слов новгородского князя.

— Достоверно и то, конунг, что варяги использовались на Руси лишь как наемная военная сила. Князь Игорь в 942 году позвал варягов из-за моря, дабы идти войной на Византию. Ты хорошо ведаешь, что нанимал викингов и Святослав, и великий князь Владимир. Но при Владимире варяги повели себя хамски, и тогда великий князь выдворил их из Киева за пределы Руси.

— Мы — отважные воины, и если нас пригласили, будьте любезны терпеть наши шалости, — грубо отозвался конунг.

— Шалости? Мягко сказано, Эймунд. Вы способны на самые грязные убийства. Не вы ли убили князя Ярополка в городе Родне, не вы ли врывались в дома киевлян и предавали бесчестью женщин? Такие шалости русичи не спускают.

(Разговор шел еще до варяжских погромов в Новгороде).

— Вашим народом всегда надо управлять, — продолжал горячиться конунг.

— А я тебе скажу так, Эймунд: кто помышляет другими управлять, пусть сначала научится владеть собой. Ваша жестокость переходит все границы. Вот что написал французский хронист Дудон Квинтийский. Я это хорошо запомнил:

«Выполняя свои изгнания и выселения, они, норманны, сначала совершали жертвоприношения в честь своего бога Тора. Ему жертвуют не скот или какое-нибудь животное, не дары отца Вакха или Цереры, но человеческую кровь. Поэтому жрец по жребию назначает чужеземных людей для жертвы. Они оглушают их ударом бычьего ярма по голове. Особым приемом у каждого, на которого пал жребий, выбивают мозг, сваливают на землю и, перевернув его, отыскивают сердечную жилу. Извлекши из него всю кровь, норманны, согласно своему обычаю, смазывают ею свои головы и быстро развертывают паруса своих судов на очередной разбой».

Воины варяга Олега проявляли такую же свирепость в походе против греков. «Много убийств сотворили грекам. Завладев пленниками, долго мучили и рубили на куски… Много зла творяху».

— У тебя не только отличная память, но ты прекрасно владеешь и варяжским языком, князь. Не является ли это доказательством того, что весь твой народ мог называться Варяжской страной. Мы, норманны, пустили на Руси глубокие корни.

— Чушь, Эймунд. На твоем языке говорят единицы русичей. Если признать варягов создателями государственности для «живущих звериньским образом» славян, как сказано в ваших хрониках, будет весьма трудно истолковать то обстоятельство, что языком Руси был не шведский, а русский. Договоры с Византией заключались посольством киевского князя, и, хотя в составе посольства были варяги, нанятые Русью на службу, писались они только на двух языках — русском и греческом. Более того, в шведских бумагах сбор дани обозначался словом, заимствованным варягами из языка русичей — «полюдье», что убедительно доказывает о первичности у славян такого древнего обычая, как сбор полюдья.

Конунг норовил спорить, но все его возражения разбивались о доводы Ярослава, как волны о неприступные скалы.

Самый образованный князь своего времени непоколебимо ведал, что варяги никакого отношения к созданию державы Русской не имели. Эймунд ушел посрамленным…

Ныне же, отрезвев от гнева, Ярослав ломал голову, как замириться с гордыми новгородцами. И сколь он не думал, но не находил выхода.

Боярин Могута, ведавший сыском мятежа, рассказал:

— Варягов крепенько подогрел посадник Константин. Позвал их к себе на пир.

— На пир?

Обычно на всякий боярский пир непременно приглашался князь, а тут посадник и словом не обмолвился.

— Странно, Могута.

— Вот и мне показалось странным. Пир начался утром, и повод оказался диковинным, княже. У младшего сына-де зубок прорезался. Курам на смех. Да не таков Константин добрячок, дабы по никчемной малости щедрые пиры задавать. Почитай, всех варягов на зубок кликнул. Нарочито и с подоплекой.

— Пес! — ожесточился Ярослав. — Вот кого бы надо первым зарубить. — Еще не поздно.

— Поздно, князь. Казнь посадника еще больше разозлит новгородцев. Ныне надо перед городом шапку ломать. Уж тут не до Константина.

— Да сам ведаю, сам! — вновь закипел Ярослав и быстро, слегка прихрамывая, заходил по покоям.