Шли медленно, потому как снегу намело едва не по колено. И дорога, которой вел обоз малец, одним лишь названием на дорогу была схожа. Все такая ж, как и лес кругом: снежная, холодная. Непролазная почти. И лошадки две, что вели обоз перед собою, то и дело спотыкались. Идти дальше не хотели. И купцу не раз приходилось уговаривать их кнутом прочным, на что малец егоный все чаще взгляд отводил. Темнел. И улыбка сходила с лица детского.
А вот Зарина своей кобылке все шептала, когда семья трактирщика думала о другом. Потому как обоз их со Святом не потянет: на нем вон и так пятеро идут, а еще - скарб. И если животина до места добредет, там на сене отойдет, отдышится. Глядишь, не издохнет.
- Там, за лесом, поляна есть. Небольшая, - говорил купец, выровняв ход лошадей. - Мы ж на ней хутор поставили еще по прошлой весне. В Пограничье неспокойно, и никогда не угадать, что принесет новый день. Там и для хозяйства нехитрого место найдется. А как надолго - лес прокормит. Расстарается для сына.
И снова взгляд отцовский ловит в тусклом свете гаснущего факела тощую фигурку, что раз за разом припадает к земле. Шепчется под насмешки братьев. И ведет обоз за собою. А вот Заринке рядом с мальцом спокойно, тихо даже. И, верно, она бы любила свое дитя, коль оно бы родилось таким. Вот только любую силу разуметь нужно...
Малец остановился. Протянул ручонку тонкую в сторону дороги, что осталась позади, и знаком - палец к губам:
- Тихо.
Обоз остановился. И лошади, что вели его, вмиг навострили уши. Задергали широкими боками, словно бы отгоняя слепня, а потом заржали. И Заринка кинулась к ним, чтоб у самой холки прошептать, да успокоить. А малец все стоял. Слушал.
И шептуха обернулась. Тихо. Как есть тихо. И, стало быть, бояться нечего, вот только...
- Что? - Она подошла к дитяти близко, опустившись у самых ног того: - Слышишь чего?
Но тот словно бы замер. И взгляд егоный, по-детски хитрый, нынче стал другим. Осторожным, внимательным. Замершим на точке одной, что вдали. Чует что-то, а вот что - не понятно.
- Что там? - Снова спросила Зарина, когда и Свят оказался подле мальца.
А трактирщик запричитал: дескать, дите дурное снова к голосам прислушивается. Дуреет. Выпороть бы...
Но мальчуган не слушал отца. Все вглядывался в темноту ельника, а потом сказал Зарине:
- Ничего, разумеешь?
Она оглянулась на Свята, и снова - на дитя:
- Верно. Только это хорошо, так?