Ярость

Но я не ожидал, что она заставит меня надеть костюм на этот чертов день рождения. Я перепробовал все. Пытался урезонить ее. Пригрозил, что не пойду. Даже солгал — сказал ей, что вечеринку отменили, поскольку Кэрол заболела ветрянкой. Но звонок матери Кэрол тут же вывел меня на чистую воду. Ничего не помогло. В принципе я ни в чем не знал отказа, но если уж она чего решила, то всегда доводила дело до конца. К примеру, как-то на Рождество брат отца подарил ей очень даже странную картинку-головоломку. Думаю, с подачи отца. Мама любила собирать эти картинки, я ей в этом помогал, но они считали это занятие пустой тратой времени. Так вот, дядя Том прислал картинку-головоломку из пятисот частей: одна ягода черники в нижнем левом углу на белоснежном прямоугольнике. Отец смеялся до слез: «Посмотрим, как ты справишься с ней, мать». — Он всегда называл ее матерью, когда чувствовал, что шутка удалась, а мама тихо злилась. Так вот, на Рождество, во второй половине дня, она села за специальный столик в своей спальне (они уже спали порознь), на котором собирала картинки-головоломки. Двадцать шестого и двадцать седьмого декабря ленч и обед мы готовили сами, из полуфабрикатов, но утром двадцать восьмого мама продемонстрировала нам готовую картинку. Сфотографировала ее и послала полароидный снимок дяде Тому, который жил в Висконсине. Потом разобрала, сложила в коробку и унесла на чердак. С тех пор прошло два года, и, насколько мне известно, головоломка по-прежнему лежала там. Но мама ее собрала. Мама у меня очень милая, начитанная, с тонким чувством юмора. Она любит животных, всегда подает бродячим аккордеонистам. Ей только нельзя перечить, иначе… она встает на дыбы. И может лягнуть в самое чувствительное место.

А я попытался ей перечить. В четвертый раз начал приводить свои аргументы, перед самым уходом. Галстук-бабочка, как розовый паук, сидел у меня на воротнике, вцепившись в него ножками-резинкой. Пиджак жал под мышками. Она даже заставила меня надеть туфли с квадратными мысами, мою лучшую пару, в которых я ходил только в церковь. Отца не было, он отправился с друзьями в «Голан» промочить горло, а не то он бы не упустил случая пройтись по моему наряду.

— Послушай, мама…

— Не хочу больше ничего слышать, Чарли. — Я тоже хотел бы поставить точку, но на посмешище выставляли меня, поэтому я считал себя обязанным бороться до последнего.

— Я лишь хочу сказать, мама, что никто не идет на эту вечеринку в костюме. Утром я позвонил Джо Маккеннеди, и он сказал, что наденет…

— Слушай, заткнись, — очень мягко оборвала она меня, и я тут же прикусил язык. Если мама говорит «заткнись», значит, она действительно вне себя. Она не могла почерпнуть это слово из «Гардиан». — Заткнись, или ты никуда не пойдешь.

Я знал, что сие означает. «Никуда не пойдешь» относилось не только к дню рождения Кэрол Гранджер. Сюда подпадали и кино, и центр развлечений, и бассейн. Мама — женщина мягкая, но если обидится, то надолго. Я вспомнил картинку-головоломку с завлекательным названием «Последняя ягода сезона». Головоломка рассердила ее и последние два года не покидала чердака. Если хотите знать, а может, кто-то и так догадался, я был неравнодушен к Кэрол. Я купил ей носовой платок с ее инициалами и сам завернул его. Мама предложила мне свою помощь, но я отказался. И не какую-то утирку за пятнадцать центов. Нет, такие продавались только в Льюистоне, в универмаге «Джей Си Пенни», за пятьдесят девять центов, обшитые кружевами.

— Хорошо, — буркнул я. — Хорошо, хорошо, хорошо.

— Не смей так говорить со мной, Чарли Декер. — Она сурово смотрела на меня. — Твоему отцу еще по силам выпороть тебя.

— Будто я этого не знаю. Он напоминает мне об этом всякий раз, когда мы оказываемся в одной комнате.

— Чарли…

— Уже ушел. — Я направился к двери. — Не скучай без меня, мама.

— Не перепачкайся, — напутствовала она меня. — Не вывали мороженое на брюки! Помни, что надо поблагодарить хозяев перед уходом! Поздоровайся с миссис Гранджер!

Я молчал. Лишь сильнее сжимал в кулак свободную руку, в которой не нес подарок.

— Будь джентльменом!

Господи.

— И помни, что нельзя начинать есть раньше Кэрол!

Святой Боже!

Я поспешил выскочить за дверь до того, как она бросится за мной, чтобы лично проверить, пописал ли я.

Но день выдался слишком хорошим, чтобы дуться на маму как мышь на крупу. Синее небо, теплое солнце, легкий ветерок. Каникулы уже начались, и Кэрол даже могла бы позволить полапать себя. Я не знал, что бы я сделал после того, как она позволила бы полапать себя, может, прокатил бы ее на моем велосипеде, но полагал, что все проблемы надо решать по мере их поступления. И потом, может, я преувеличивал негативное сексуальное воздействие вельветового костюма. Если Кэрол нравился Майрон Флоурен, она не могла не влюбиться в меня.

Тут я увидел Джо и вновь подумал о том, что выгляжу полным идиотом. Он-то отправился на день рождения в вылинявших джинсах и футболке. Я сжался, когда он оглядывал меня с головы до ног. Этот пиджак с блестящими латунными пуговицами. Герб, выдавленный на каждой. Кошмар.