Ярость

Маленький Найман уже спал в детском кресле, утомленный приключениями в мире права и справедливости.

— А мне откуда знать?

— Ваш сын ее нарисовал. Это какая-то его тетка? Няня? Бабушка?

Шацкий специально говорил очень громко, надеясь на то, что разбудит пацана, но тот спал крепко.

— Во-первых, нечего орать. Во-вторых, понятия не имею. В-третьих, мне на это насрать. И последнее, отойдите, а не то я вас перееду.

— Она имеется на каждом рисунке. И она единственная, кто держит его за руку. Это должно что-то означать. Скажите мне, кто она такая!

Женщина улыбнулась ему, в этой улыбке одновременно присутствовал сахарный сироп и лед.

— У вас был шанс, — заявила она. — Нужно было задавать соответствующие вопросы.

И вдова Наймана резко тронула с места, забрызгивая Шацкого черной холодной грязью, собравшейся на неровном паркинге, выложенном старой тротуарной плиткой. Еще перед глазами мелькнули стоп-огни шкоды, и водительница энергично протиснулась перед автобусом, а через пару секунд машину уже не было видно.

Прокурор стоял в ходящей волнами луже, с ног до головы покрытый черными каплями грязи, сжима в рукедетские рисунки. Разноцветные пятна выглядели сюрреалистично на фоне Шацкого, тротуара, грязи, дома, в котором только что происходил допрос мальчишки, и декабрьского Ольштына вообще.

Он понятия не имел, что же теперь делать. И решил, что можно позволить себе заплакать. И тут кто-то положил ему руку на плечо.

Ян Павел Берут. Как всегда смурной. Сообщение просто не могло быть добрым.

— Мы нашли мужика без ладони, — сообщил полицейский.

8

Огонек у двери сменил свой цвет на красный. Девушка сидела тихо, но звуков с другой стороны не слышала, сложно было сказать, забрал кто-то мусор после завтрака или нет. Быть может, этот «кто-то» делал все тихо, а может, это двери были звукоизолирующими. Хкля вздрогнула, ей совсем не хотелось представлять, для чего похитителям могла бы понадобиться звукоизолированная комната.

Прошло полчаса с момента процарапывания черточки, означавшей двенадцать, и Хеля решила вздремнуть, как вдруг впервые с момента подачи завтрака что-то изменилось.

Включился телевизор.

Интересно, подумала девушка, следя за черно-белыми помехами.

Кто-то по другой стороне, похоже, нажал на соответствующие кнопки, потому что помехи пропали, их заменила картинка помещения. Выглядело оно как незавершенный первый этаж домика на одну семью без следов отделки. Стены из бетонных блоков, цементный пол, на потолке видны балки. Помещение было освещено несколькими яркими лампами.

Посредине стояла какая-то труба, толстая, похоже — металлическая. Может быть, для канализации. Или это была какая-то колонна? Цветом и толщиной она напоминала колонну Зыгмунта в Варшаве.[113]

К трубе была приставлена лестница как для маляров, с площадкой.

Общий план изменился, теперь Хеля могла заглянуть вовнутрь трубы.

Она тут же вздрогнула от неприятного чувства.

Внутри трубы находился голый тип. Может быть спящий, может — без сознания, а может и вообще мертвый. Голова слегка опала на плечо, так что видно было ухо, фрагмент щеки с темной щетиной и блестящая лысина.

Девушка какой-то момент глядела на эту необычную, беспокоящую картинку. Но ничего не происходило. Ей захотелось писать, но она посчитала, что будет лучше не двигаться, чтобы чего-нибудь не пропустить. Но ничего не происходило, а она не могла выдержать, поэтому быстро сбегала в туалет и вернулась, не помыв рук.

На экране все так же ничего не происходило.

Хеля уже начала было подозревать, что какой-то безумец сделал видеозапись разлагающегося трупа, и теперь он заставит глядеть на это в течение пары недель, чтобы она знала, что ее ждет. Она не могла сдержать настырной мысли, что если все эти две недели будет торчать здесь в помещении два на два и лопать нездоровую пищу из Макдональдса, то нет ни малейшего шанса, чтобы не потолстеть.

Вдруг к видео присоединился еще и звук. Ничего особенного. Шум фона. Шаги, сигнал поступившей эсэмэски, кто-то что-то поставил, кто-то чего-то передвинул, кто-то громко хлопнул дверью.

Кадр еще раз сменился на общий план: бетонные блоки, труба, лампы. Тень, как будто бы кто-то прошелся за камерой. И снова наезд на труп.

Картинка была очень высококачественная. В хорошо освещенном помещении девушка прекрасно видела, что ухо покойника было слегка деформировано. Поначалу ей показалось, что это признак разложения, но быстро пришла к выводу, что это шрам, как будто после ожога.

И в тот самый момент, когда она почти что сунула нос в телевизор, чтобы получше присмотреться к шраму, труп пошевелился.

Хеля вскрикнула и отскочила от экрана.

— Как в фильме ужасов, бли-ин, нормально, — произнесла она вслух, чтобы прибавить себе смелости, и инстинктивно вернулась на свое место на кровати.

Приход в себя занял у «трупа» несколько секунд. Он покашлял, огляделся, увидел, что ничего интересного в трубе нет, после чего задрал голову, глядя в камеру, то есть, прямо в глаза Хеле.