Ярость

Естественно, и большая оскорбленная вредина и малая оскорбленная вредина замечательно развлекались вместе, что он давно уже заметил. Большая вредина рисовала что-то на громадном листе ватмана, наверняка размещение гостей на очередной свадьбе. Малая сидела на высоком табурете, болтала ногами и увлеченно рассказывала о чем-то, размахивая руками. Большая, заинтересовавшись, поднимала голову, потом смеялась.

— Богомолки хреновы,[17] — шепнул Шацкий.

В Ольштыне он жил уже больше двух лет, с Женей встречался немногим меньше, вот уже более года они жили вместе. Его первая серьезная связь с момента расставания с Вероникой более шести лет назад. Хорошая связь, удачная, клевая. Он даже не боялся применить слово: счастливая.

Несмотря на различные помехи и мелкие пертурбации, ему удавалось договариваться и с Хелькой, которая приезжала к ним то ненадолго, то на подольше. Шацкий очень осторожно привыкал к мысли, что, возможно, у него еще будет нормальная жизнь, что за все эти долгие годы вовсе не было столь очевидным.

Потому, когда великий сценарист решал устроить поворот в сюжете, Шацкий чувствовал, скорее, возбуждение, чем беспокойство. Муж Вероники получил стипендию в политехническом институте Сингапура, она же решила устроить себе приключение всей жизни. Параллельно с этим Вероника посчитала, что раз ее накачанная гормонами доченька завершила гимназию, то новую образовательную ступень можно будет объединить с укреплением отношений с отцом. Сам он отреагировал на это предложение с энтузиазмом, на что его бывшая жена вначале долго молчала, после чего рассмеялась тяжким, горьким смехом опытной женщины.

И так вот под конец августа он привез заплаканную, пережившую различные стадии истерики Елену Шацкую в Ольштын, чтобы здесь она могла получать образование во Втором общеобразовательном лицее, не обладающем столь живописным зданием, как учебное заведение Виктории Сендровской, зато гордящимся званием лучшей школы во всем воеводстве. Хеля, естественно, выкопала злорадные «правильные» рейтинги, чтобы показать отцу, что «лучший» в Вармии и на Мазурах означает восемьдесят второе место по всей Польше, а перед легендарной и лелеемой здесь «двойкой» поместилось ровно двадцать пять варшавских лицеев.

А потом все уже было только хуже.

Две женщины его жизни превратились в большую оскорбленную мегеру и малую оскорбленную мегеру. Функционирующие весьма нормально, пока он не появлялся в поле зрения, и вот тогда они начинали сражаться за его виды, словно Юстына Ковальчик и Марит Бьёрген[18] за метры снежной дорожки. Шацкий понимал, что это он где-то делает не так, вот только понятия не имел — что. И в этой эмоциональной ловушке был совершенно беспомощен.

Тут у него онемела нога. Прокурор сменил позу, и тут случилось то, что и должно было случиться: пару секунд он еще вытанцовывал на месте, после чего рухнул на замороженные кусты роз.

Окно кухни тут же приоткрылось.

— Ежи? — спросила перепуганная Женя.

Ежи когда-то был мужем Жени, после развода постоянно ее преследовал, его за это даже ненадолго забирали в полицию.

— Это я. Захотелось пройтись по саду.

Шацкий, шипя от боли, потому что колючки ранили ему ладони, выбирался из кустов.

— Ага, — страх в голосе Жени тут же сменился холодностью. — Мне как-то всегда казалось, что это у Ежи с головой не в порядке. Но, может это со мной что-то не так, раз все мои мужики по кустам прячутся.

— Да успокойся. Глянь, как на дворе хорошо. Я только воздухом хотел подышать.

— Папа? — слабый голосок неожиданно раздался из окна сверху; Хелька, похоже, туда телепортировалась, раз только что сидела на кухне.

Лицо у дочки было словно у ребенка из документального фильма об ужасах сиротских домов Третьего Мира.

— Привет, милая. Все в порядке?

— Что-то я не очень хорошо себя чувствую. Папа, мы можем поговорить? Придешь?

Не говоря ни слова, Женя захлопнула кухонное окно. Шацкий повесил пальто и прошел на кухню обнять свою женщину. И действительно, та разбиралась со списком гостей; судя по расположению столиков, свадьба должна была состояться в каком-то нетипичном помещении.

— Где же это?

— Плоты на Вульпинском озере. Свадьба, объединенная с празднованием купальской ночи. Ужас, я все время представляю себе плывущие по воде трупы. Похоже, придется вписать в договор запрет на спиртное. Если хочешь, есть твои вчерашние макароны, остались… — тут она замялась, вроде как желая сказать, что ему оставили, но это означало бы, что они обедали вместе с Хелькой. — Для меня они слишком острые, — закончила она.

— Ставь разогреваться, а я схожу к Хеле.

— Ага, но ты вернешься к какому-то конкретному времени, или я могу отправиться в бассейн?

Тон ее не оставлял никаких сомнений, что никакой бассейн ее сейчас не интересует. Просто она так дает понять, насколько будет обижена и разочарована, если очередной вечер проведет сама.

— Я ненадолго.

В комнате Хели горел только ночник, шестнадцатилетняя дочка Шацкого лежала на кровати, накрывшись тонкой курточкой, словно это было единственное доступное ей покрывало.

— Посидишь со мной?

Шацкий присел к дочери.