Ярость

Агати открыла глаза. Ставни не могут грохотать, ведь она закрыла их на замок. Мгновение спустя до нее дошло — ­кто-то стреляет. С бешено колотящимся сердцем Агати выбежала из комнаты, заторопилась вниз по лестнице и выскочила через дверь черного хода на улицу.

Она услышала шлепанье босых ног по земле, но даже не обернулась, продолжая сосредоточенно бежать в ту сторону, откуда донеслись выстрелы. Надо добраться туда, доказать себе, что ошиблась и ничего страшного не произошло…

Агати достигла прогалины посреди оливковой рощи, а затем и руин. Она увидела на земле тело. Тело женщины, лежащее в луже крови. Сумрак скрывал очертания лица. А на передней части платья виднелись три отверстия от пуль. На плечи женщины была накинута темно-­красная шаль, которая местами стала черной от крови.

Лео примчался чуть раньше Агати. Он всматривался в тело, словно не веря своим глазам. А потом из его горла вырвался жуткий сдавленный крик. В этот момент подоспел я — одновременно с Джейсоном. Я кинулся к несчастной и схватил ее запястье, чтобы проверить пульс. Это было непросто — передо мной оказался Лео, который обнимал женщину и никак не хотел отпускать. Весь перемазанный кровью, он прижимался к ее волосам, заливаясь горючими слезами. Я безуспешно пытался отцепить его от тела.

Джейсон попробовал вмешаться, но в его голосе звучали испуг и растерянность:

— Что случилось? Какого черта тут произошло? Эллиот?

— Она мертва, — я сокрушенно покачал головой. — Она… мертва.

— Что?!

— Ее больше нет. — Едва сдерживая слезы, я осторожно отпустил запястье погибшей. — Лана умерла.

Действие II

Любой убийца может быть ­чьим-то старым другом.

Агата Кристи

«Загадочное происшествие в Стайлзе»

  

1

До сих пор не могу поверить, что ее больше нет. Даже сейчас, когда прошло столько времени, это не укладывается в голове.

Кажется, стоит закрыть глаза, и я смогу коснуться Ланы, словно она сидит рядом. И все же ее здесь нет. Лана в иной галактике, в десятках световых лет отсюда, и с каждой секундой она все дальше.

Я ­где-то прочел, что ад представляют в ложном свете. Там нет никаких кипящих котлов, где мучают грешников. На самом деле ад — всего лишь небытие, отлучение от Бога. Не чувствовать его присутствия — уже само по себе ад. И поэтому я в аду. Обречен до конца своих дней влачить жалкое существование в пустоте, лишенный теплоты Ланы, ее света.

Знаю, знаю — хватит размазывать сопли. Никому от этого лучше не станет, и Лане уж точно. Но я жалею себя, бедолагу, которому надо ­как-то без нее жить.

В ­каком-то смысле Лана до сих пор со мной. Она будет жить вечно, обретя бессмертие в своих фильмах. Вечно молодая, вечно красивая — а мы, простые смертные, станем день ото дня стареть, дурнеть и сгибаться под грузом лет. В этом и есть разница между двумя и тремя измерениями, верно? Лана существует и сейчас, на кинопленках. На нее можно смотреть, но дотронуться уже нельзя. Нельзя обнять или поцеловать.

Выходит, Барбара Уэст в итоге оказалась права (хотя имела в виду совсем другое), когда однажды язвительно заметила: «Дорогой, надеюсь, ты не втрескался в Лану Фаррар. Актеры совершенно не способны любить. Лучше повесь на стену ее портрет и порадуй себя сам».

Как ни смешно, рядом со мной на столе портрет Ланы. Я пишу эти строки и смотрю на него. Старая фотография, с загнутыми краями, слегка пожелтевшая и потерявшая яркость. Она была сделана за несколько лет до того, как я встретил Лану. До того, как сломал ей жизнь. И себе. Впрочем, нет. Моя жизнь уже была сломана.

2

Ладно, мне надо кое-что вам поведать. Перед тем как я продолжу и объявлю, кто совершил убийство — и самое главное, почему, — я должен сделать признание. Это касается Ланы. О, сколько я мог бы рассказать! О том, как любил ее. О том, как мы дружили. Развлечь вас забавными историями. Я бы мог представить Лану в романтическом свете, насочинять о ней небылиц — в общем, нарисовать идеальный портрет, который не имел бы ничего общего с реальностью.

Однако это сослужило бы дурную службу и вам, и Лане. Нужен портрет (если у меня хватит духу его составить) наподобие того, что потребовал у живописца Оливер Кромвель[17] — «как есть, со всеми недостатками». Тут нужна правда.

А правда заключается в том, что, при всей моей любви к Лане, она оказалась не совсем такой, какой я ее себе представлял. У Ланы было множество секретов, даже от самых близких. Даже от меня.

Впрочем, не стоит судить ее слишком строго. Согласитесь, у каждого из нас есть тайны от друзей. У меня уж точно. И теперь я должен признаться. Поверьте, это не ­так-то просто. Мне совсем не хочется выбивать у вас почву из-под ног. Прошу только об одном: выслушайте меня до конца.