Ярость

В Сэме, на первый взгляд, обычном приземистом, как все прочие представители низших классов, плебее, второй взгляд открывал для внимательного наблюдателя много кричащих противоречий. Он прожил уже около сорока лет со своим всепоглощающим гневом. Следы ярости были на его лице, и даже во время отдыха он выглядел, как человек, напряженно борющийся с чем-то. И это напряжение придавало особую выразительность чертам его лица, сглаживая их тяжесть.

Другое любопытное обстоятельство: он был совершенно лишен волос. Плешивость — довольно обычное явление, но человек, настолько лишенный волос, вообще не выглядел лысым. Его голый череп выглядел классическим по своему совершенству, и волосы смотрелись бы анахронизмом на этой совершенной форме. Большой вред был нанесен ребенку сорок лет назад, но из-за плаща счастья причинили его торопливо, небрежно, так что остались прекрасной формы уши, плотно прижатые к благородному черепу, отличные линии челюсти — наследие Харкеров — несмотря на все внесенные изменения.

Толстая шея, исчезающая в кричащем алом костюме, была не Харкеровской. Ни один из Харкеров не оделся бы с ног до головы в алый бархат даже на карнавал, не надел бы позолоченный пояс с позолоченными ножнами. И все же, если бы Харкер когда-либо и надел этот костюм, он выглядел бы именно так.

С толстой шеей, с бочкообразной грудью и нелепо раскачивающийся во время ходьбы — и, тем не менее, была в Сэме Риде кровь Харкеров, все время прорывающаяся наружу. Никто не мог сказать, как и почему, но Сэм Рид носил одежду и двигался с уверенностью и элегантностью, несмотря на приземистость, которая так презиралась и была отличительной чертой низших классов.

Бархатный рукав сполз с его протянутой руки. Он неподвижно, согнув руку, стоял и глядел на женщину сузившимися глазами — стальными глазами на румяном лице.

Спустя мгновение, повинуясь импульсу, который она не смогла бы определить, женщина улыбнулась ему снисходительной улыбкой. Движением плеча она отбросила рукав и вытянула стройную руку с толстыми золотыми кольцами, насаженными у основания на каждый палец. Очень нежно она положила ладонь на руку Сэма Рида и сделала шаг к нему. На его толстой руке, поросшей рыжими волосами, где переплетались тугие мускулы, ее рука казалась восковой и нереальной. Она почувствовала, как при ее прикосновении напряглись его мышцы, и ее улыбка стала еще снисходительнее.

Сэм сказал:

— Когда я в последний раз видел вас на карнавале, ваши волосы не были черными.

Она искоса взглянула на него, не потрудившись заговорить. Сэм не улыбнулся — он смотрел на нее, разглядывая черту за чертой, как будто это был портрет, а не живая женщина, оказавшаяся здесь лишь по капризу случая.

— Они были желтыми, — наконец решительно сказал он. Теперь воспоминание прояснилось, вырванное из прошлого в мельчайших деталях, и по этому он понял, как сильно был поражен в детстве.

— Это было… тридцать лет назад. В тот день вы тоже были в голубом — я хорошо помню.

Женщина без всякого интереса сказала, повернув голову так, будто разговаривала с кем-то другим:

— Вероятно, это была дочь моей дочери.

Это потрясло Сэма. Конечно, он хорошо знал о долгоживущей аристократии — но ни с кем из них раньше не разговаривал непосредственно. Для человека, который считает свою жизнь и жизнь всех других десятилетиями, встреча с теми, кто ведет счет на столетия, производит ошеломляющее впечатление…

Он рассмеялся резким коротким смехом. Женщина повернула голову и посмотрела на него со слабым интересом: она никогда не слышала такого смеха от представителей низших классов — смеха самоуверенного, равнодушного человека, довольного собой и не заботящегося о своих манерах.

Многие до Кедры Уолтон находили Сэма очаровательным — но мало кто из них понимал, почему. Кедра Уолтон поняла. Это было то самое качество, в поисках которого и она, и ее современники навешивали варварские украшения, протыкали уши и распевали воющие кровожадные баллады, которые для них были лишь словами — пока. Это была жизнеспособность, жизнестойкость, мужество, утраченные людьми в этом мире.

Она презрительно взглянула на него, слегка повернув голову, так, что каскад черных локонов скользнул по плечам, и холодно спросила:

— Ваше имя?

Его рыжие брови сошлись над носом.

— Вам незачем его знать, — ответил он с намеренной грубостью.

На мгновение она застыла. Потом как будто горячая волна прокатилась по ее телу, по мышцам, нервам, расслабляя, растапливая холодок отчужденности. Она глубоко вздохнула, ее украшенные кольцами пальцы скользнули по рыжим волосам на его руке.

Не глядя на него, она предложила:

— Можете рассказать мне о себе — пока не наскучите.

— Вам легко наскучить?

— Очень.

Он с интересом ее осмотрел. То, что он увидел, ему понравилось, и он подумал, что понимает ее. За сорок лет Сэм Рид накопил немалые знания о жизни башен — не только об обычной жизни, которая видна всем, но и о тех скрытых тайных методах, которые использует раса, чтобы подхлестнуть гаснущий интерес к жизни. Он решил, что сможет удержать ее интерес.

— Идемте, — предложил он в свою очередь.