Ярость Антея

Хотя насчет последнего я, пожалуй, преувеличиваю. Зашибись для нас с байкером, но не для остальных «фантомов». Обстрел продолжается, но теперь он сконцентрирован не на портике, а на парадном входе и фойе. Вокруг театра все затянуто пылью и завалено обломками рушащихся пилястр и карнизов. Орудийные стволы подступивших к зданию танков и бронемашин не могут быть подняты на такой угол, чтобы достать до наших высотных позиций, зато почти в упор расстреливают окна и двери. Не хочется об этом думать, да и некогда, но наверняка среди нас уже есть жертвы. Если же их до сих пор нет, можно считать, нам несказанно повезло…

Думать о потерях врага, а тем более глядеть на них намного приятнее. Лишь половина бронетехники достигает стен театра, но и ее количество продолжает мало-помалу сокращаться. Я тоже вношу в это свой вклад, поджигая из «Протазана» въехавший на крыльцо «Суховей». Кто-то вторит мне, пуская из окна фойе ракету в моторный отсек предпоследнего танка. Оставшийся «Микула» шарахает из орудия в боковое окно вестибюля, но снаряд пересекает его насквозь и вырывается наружу из окна на противоположной стороне корпуса, не задев ни баррикаду, ни ее защитников. И умчаться бы этой болванке прочь, не попадись ей навстречу идущий на таран театра армейский тягач. Вмиг лишившись кабины и двигателя, он докатывается по инерции до стены, вот только назвать это тараном уже нельзя. Инициативу невезучего камикадзе подхватывает «Микула», чьи боеприпасы заканчиваются именно на этом злополучном снаряде. Танк откатывается назад и, взяв разгон, врезается в ближайшую пилястру…

Яростно начатый бой заметно теряет в темпе. Идущие вслед за бронемашинами грузовики и легковушки нарываются на огонь «Тугарина», и теперь сквер полыхает от края до края, будто сама Преисподняя. Жара стоит невыносимая. Дым и пыль сильно ограничивают видимость, и Дроссель, не желая палить наугад, делает это лишь тогда, когда четко видит приближающуюся цель. Часть подбитых уже у стен театра машин тоже горит. Уцелевшие «Бореи» и «Суховеи» еще постреливают из пушек и пулеметов, но постоянно то одному, то другому броневику приходится переквалифицироваться в стенобитное орудие. Захватившая их Душа Антея научилась мало-мальски прицельно стрелять, но то, что боеприпасы в армейской технике неизбежно иссякают, она, кажется, выясняет лишь теперь.

Впрочем, у нас они тоже не бесконечны. Я использую последний гранатомет, выводя из игры последний танк, и заряжаю в «Тугарин» предпоследний магазин. Не кончаются лишь сигнальные ракеты, которые я продолжаю посылать в затянутое дымом небо при каждом удобном случае. Да еще патроны, но это потому, что я нечасто пускаю в ход «АКМ». Однако близка минута, когда и автоматные боеприпасы начнут улетучиваться с катастрофической скоростью. Мы отбили два штурма, спасли стены театра от разрушения, но утратили почти все наше самое эффективное вооружение. А у Души Антея еще остается в резерве целый батальон багорщиков. И это лишь те силы, о которых мы знаем наверняка. И которые в действительности могут быть не единственным козырем в рукаве Mantus sapiens…

Третья атака следует сразу за второй, безо всяких пауз и передышек. Вот только направлена она исключительно на меня, Дросселя и Ольгу. И кабы не Кленовская, вовремя заметившая приближение летающего противника, наша высотная линия обороны пала бы за считаные секунды.

Спустя десять минут после того, как я подбил последний танк, бой внизу становится еще более вялотекущим. Уже не каждая атака «бешеного железа» достигает стен театра. Изрядно помятой и рассыпающейся на глазах технике трудно преодолевать завалы из тел своих же собратьев. Все они образовали после своей смерти отменный буфер, ограждающий Сибирский Колизей от нападок недобитых камикадзе. По ним еще ведется огонь из фойе и вестибюля, но Дроссель больше не тратит патроны на упрямых одиночек. Мы с Ольгой методично дырявим их сверху из автоматов, бегая туда-сюда от одного края крыши к другому. Нам троим как никому другому из «фантомов» видно, во что эти твари превратили театр. В стенах и сценической коробке зияют большие и малые оспины пробоин. Нет ни одной колонны, пилястры или балюстрады, которую не выщербили бы пули, снаряды и автомобильные бамперы. Но больнее всего взирать на купол, серебристая и прежде гладкая полусфера которого стала напоминать огромный дуршлаг. Ни дать ни взять, Рейхстаг после взятия нашими прапрадедами Берлина в мае сорок пятого года двадцатого столетия.