Ярость ацтека

Меня поразило не только их несметное количество, но также и их боевой наряд: копья, щиты и причудливые головные уборы. Мне уже доводилось видеть подобное и раньше: на стенах многих индейских строений, которые мы осматривали вместе с Карлосом, красовались изображения воинов прошлого. Они были сделаны в те далекие времена, когда на земле, которую ацтеки называли Сей Мир, властвовали могучие индейские империи.

Посреди великого множества внезапно появившихся на пирамиде воинов один выделялся пышным плюмажем из ярких зеленых, желтых и красных перьев.

Гадать не приходилось: то, конечно же, был Канек, мятежный вождь майя, собравший армию и возродивший «старые обычаи». Он поднял копье и издал вопль, на который его воинство откликнулось громовым ревом. Меньшая часть индейцев ринулась по ступеням пирамиды ко мне, а большая – к водоему.

Я выхватил из ножен мачете, и пока воины мчались вверх по ступенькам, издавая пронзительные крики, словно злые духи из индейского загробного мира, в голове моей вихрем пронеслась одна-единственная мысль: похоже, мне вскоре предстоит в ожидании своей очереди наблюдать, как моих спутников съедают одного за другим.

51

Хотя испанцы, при всем своем высокомерии, находили индейцев внешне привлекательными, достаточно было один раз взглянуть на Канека, чтобы понять, почему этот человек озлоблен на весь мир. Он представлял собой как раз то самое исключение, которое только подтверждает правило. Лицо у него было просто зверское: широкий нос и зубы, торчавшие над верхней губой, словно плоские клыки. Будучи могучего сложения, он вдобавок имел мощные и ненормально длинные руки, что отнюдь не украшало, но зато давало преимущество в схватке. Но было в Канеке и нечто даже еще более отталкивающее, чем внешность, – жестокость и злобный нрав.

Нас захватили в плен и посадили в деревянные клетки, словно предназначенных на убой животных, каковыми мы, по существу, и являлись. Клетки, в каждой из которых сидело по три-четыре узника, выстроили в длинный ряд. Меня посадили вместе с Карлосом и инквизитором-священником, братом Балтаром. Ближе к вечеру индейцы открыли первую клетку в ряду, выволокли наружу троих человек и сорвали с них одежду.

– Начинается, – сказал я Карлосу.

Но он, отвернувшись, сидел в углу, закрыв лицо руками. Балтар, напротив, смотрел на происходившее во все глаза, изумленно разинув рот. Я опустился на колени, вцепившись в деревянные прутья, и тоже наблюдал, преисполненный угрюмой решимости любой ценой выбраться отсюда. Я твердо вознамерился спастись сам и спасти своего друга.

Вместо того чтобы повести пленников наверх по ступенькам пирамиды, индейцы потащили их к чадящему костру. Затем одного из них подтолкнули так близко, что он, задыхаясь, начал глотать дым, а когда его отволокли назад, бедняга так ослаб в коленях, что уже не мог самостоятельно стоять. Но вот что интересно: от ужаса, только что искажавшего лицо пленного, не осталось и следа.

– Что они делают? – спросил инквизитор.

– Убивают его волю к сопротивлению.

Я понятия не имел, какое именно дурманящее вещество использовали майя, но догадался, что этот дым делал жертвы пассивными и легко управляемыми.

Два воина, поддерживая пленника с обеих сторон, ибо ноги слушались его с трудом, подвели, а точнее, чуть ли не поднесли несчастного к ступенькам El Castillo, а там еще двое взяли его за ноги и помогли отнести наверх. На вершине жертву ждали трое майя, причем один был одет столь же пышно, как и вождь: наверняка это были верховный жрец и его помощники. Пленника положили лицом вверх, на изогнутую каменную плиту.

Когда я понял, для чего предназначен прогиб этой плиты, у меня затряслись руки: тело уложенного на ней человека выгибалось дугой, подставляя грудь под удар. В то время как воины удерживали нашего бедного спутника на жертвеннике, жрец вместе с помощниками что-то распевал на неизвестном мне языке, размахивая острым как бритва обсидиановым кинжалом.

Карлос начал читать молитву. Брат Балтар мельком оглянулся на него, но был слишком ошеломлен разворачивавшейся перед нами ужасной картиной, чтобы вспомнить о своем долге священника по отношению к умирающему христианину.

Верховный жрец отступил назад и одним резким движением, вложив в удар всю свою силу, глубоко вонзил нож в грудь жертвы. Брызнула кровь.

Я в ужасе ахнул, когда верховный жрец засунул руку в кровавую рану, вырвал у покойного сердце и под рев толпы поднял его, еще бьющееся, сочащееся кровью, высоко над головой. Я почувствовал, что перед глазами у меня все поплыло.

Карлос в своем углу заплакал навзрыд. В других клетках люди тоже впали в панику: они пронзительно вопили, изрыгали проклятия, с завыванием читали молитвы. Я отпустил решетку и отвернулся, не в силах видеть, как кровожадные дикари на вершине построенной неведомо когда пирамиды приносят в жертву, казалось бы, уже давно забытым богам испанских ученых, людей высокой мудрости и глубоких познаний.