Ярость ацтека

Он понял, что убедить власти отказаться от неоправданных привилегий невозможно и народ Новой Испании должен сам, взявшись за оружие, добиться свободы, очистив свою землю от тирании и насилия, лжи и ханжества, рабства и алчности.

– Испании нужны рабы, а не свободные граждане! – воскликнул он, обращаясь к ночному ветру.

Отец Идальго был уже далеко не молод, однако в его душе разгорался тот пожар ярости, которому суждено было охватить всю Новую Испанию пламенем восстания – как против церкви, так и против короны. И он был не одинок: все больше и больше уроженцев колонии разделяли его негодование по отношению к гачупинос, которые категорически не желали поделиться хотя бы малой толикой своей власти и привилегий с теми, кому не так повезло с местом рождения.

Каким же глупцом он был!

Правители – будь то в Испании или здесь, в Новом Свете, – никогда не изменятся... добровольно. Теперь он это понял. Их отношение к пеонам Новой Испании было сродни затянувшейся публичной казни. Перед повешением палач сначала надевал на шею приговоренному гарроту – круглый железный обруч на винтах. Палач подкручивал винты, медленно сдавливал горло и, лишь когда осужденный уже находился на грани удушения, набрасывал на его шею петлю и вздергивал на виселицу.

Мысленному взору отца Идальго Испания представлялась именно таким палачом, который не только постоянно, на протяжении целой жизни, держит своих подданных на грани удушения, но и не позволяет им обрести свободу даже в смерти. Ограбленные, обесчещенные, бесправные, изнывающие от непосильного труда индейцы не имели ни малейшей надежды на то, что их положение хоть сколько-нибудь изменится к лучшему. Испания видела в несчастных туземцах лишь источник наживы, не беспокоясь о том, какой ценой достаются короне богатства. Да и церковь, которой, казалось бы, пристало милосердие, не спешила проявить сочувствие к страждущим.

Сейчас, осознав суровую правду, падре неожиданно ощутил новый духовный порыв. Как священник, верный сын церкви, он всю жизнь учил прихожан верить в Божественное откровение, в направляющую десницу Всевышнего, и вот сейчас ему показалось, что он ощутил и то и другое. Да, он почувствовал Божественное прикосновение Истины... и ему открылось, что Истина способна освободить его народ.

Другое дело, что он не сможет остановить удушение народа безжалостными палачами с помощью одних лишь слов.

Хорошо зная историю революций во Франции и Америке, Идальго понимал, что люди могут успешно бороться за свои права, а как богослов, великолепно изучивший и толковавший Библию, видел в ветхозаветных патриархах и пророках, таких как Моисей, Соломон и Давид, не просто идеалистов, но воинов, сумевших обратить свое слово в меч. Да и, в конце концов, тот же Кортес покорил индейцев отнюдь не словом, а сталью и порохом, залпами мушкетов и пушек, реками пролитой крови. А значит, индейцы должны вернуть свою землю теми же самыми средствами: огнем и кровью. У них нет выбора. Их правители – теперь Идальго отчетливо это видел – действовали порочно отнюдь не по наивности или незнанию. О, эти люди ведают, что творят, и ждать, что они изменятся сами по себе, не следует.

31

Вскоре после рассвета Игнасио Альенде и его друг Хуан Альдама выехали из Сан-Мигеля, чтобы встретиться с отцом Идальго на ранчо, находившемся к северу от города. Оба держались настороже, постоянно оглядываясь, чтобы их не выследили шпионы вице-короля. Альенде прекрасно понимал, что эта встреча может оказаться судьбоносной как для него самого, так и для шестимиллионного населения колонии. Альдама не мыслил столь широкими категориями, он просто привык всегда и во всем следовать за Альенде.

Оба этих человека были чистокровными креолами, кабальеро из хороших семей, с безупречными родословными и немалыми средствами. Игнасио, уроженец Сан-Мигеля, был сыном дона Доминго Нарцисо де Альенде, купца и землевладельца, рано умершего и оставившего юному сыну изрядное состояние. Казалось, сама судьба уготовила ему беззаботную, полную удовольствий жизнь.

Красавец, храбрец, всеобщий любимец, великолепный наездник, Альенде вдобавок славился изумительной силой (говорили, что он способен свалить быка, схватив того за рога) и удалью: как в отношениях с женщинами, так и в корриде – дерзкой, опасной, но пользующейся в Новой Испании всеобщей любовью забаве. На арене Игнасио демонстрировал изумительную храбрость и неукротимую волю к победе, не отступая даже при самых опасных обстоятельствах, и порой буквально лез на рога разъяренному быку, отчего однажды на глазах у изумленной публики был сбит наземь и чудом остался в живых, отделавшись сломанным носом.

В 1802 году он женился на Марии Агустине де лас Фуэнтес, и хотя их брак оказался бездетным, три другие женщины родили Игнасио детей.