Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь!

– Есть средство, есть, – добавил он. – Древние люди, что жили на этих землях много раньше, называли его черный огонь. Не простой огонь, самого Чернобога творение. Злая сила, кто бы спорил… Чернобог выдумал ее на погибель многим… И многие с того дела погибли! Так записано предками ясной глаголицей на берестяных свитках. Случайно про то узнал, но затаил знание. Даже не знаю, рассказывать вам или нет…

Огромный Ратень задумчиво замолчал, посмотрел вокруг. Отдельно посмотрел на старого Олеся. Тот моргнул слезящимися глазами, покивал головой. Можно, значит.

– Ну так вот, родичи. Слушайте, раз такое дело, – продолжил он, глядя на багряные угли костра. – Брали, значит, древние люди черную кровь земли, вытекающую из старых ран Сырой Матери, и толкли туда мелко серный камень. Разжигается этот состав долго, трудно, но, коль поджег, даже вода не в силах такой огонь погасить. Колдовской огонь получается. Попадет на дерево – дерево дотла сгорит. Попадет на человека – мясо до костей прожжет. Черный огонь – неугомонный. Теперь, выходит дело, пришла и для него пора…

– А много ли нужно толочь в кровь земли серного камня? – заинтересованно спросил я.

Права оказалась Сельга, знают волхвы секрет!

– Толки не скупясь, много будет – сам увидишь, – ответил Ратень.

* * *

Еще не один раз прошла по кругу полная чара. И Темная ночь, младшая сестра Бела-дня, нежно кутала Сырую Мать в свои черные покрывала. И рыжий огонь скакал в костре от избытка сил, веселился на дровяном пиру…

Почему сочится на поверхность кровь земли, спрашиваешь?

Давно это было. Однажды великан Святгора, настолько огромный, что сама Сырая Мать стонала, прогибалась под его шагами, настолько сильный, что удары его палицы дробили горы, прокладывая в них ущелья, разгневался на богов. «Я сильнее всех! Я никого не боюсь! Нет супротивника мне ни в Яви, ни в Нави, ни в подземном доме Кощея!» – кричал он в самое небо и брызгал слюной так, что пена падала в реки и выплескивала их выше берега.

Собрались боги на совет, думают, как усмирить буяна. Взял Перун-среброголовый свои самые острые громовые стрелы и начал кидать их сверху. Но могучий Святгора спрятался под свой каменный щит, что способен был накрыть целую реку от верхов до низов. И стрелы Перуна отскакивали от щита и втыкались в Сырую Мать, нанося ей страшные раны. А великан смеялся над богами из-под щита, изгалялся обидным словом и кидался в небо богатырским калом.

Тогда боги окончательно разъярились. И самый умный из богов, Семаргл, что думает сразу семью головами, придумал, что надо делать. Он послал на землю сладкоречивого Велеса, и тот уговорил Сырую Мать расступиться под великаном. Страшно закричал Святгора и провалился вниз, ниже Кощеевых владений. А земля обратно сомкнулась над его головой.

И страшный крик его, пройдя по горам, обернулся эхом. До сих пор бродит по ущельям эхо, отголосок великаньей обиды. И по сию пору через раны от Перуновых стрел сочится наверх густая, как масло, черная кровь Сырой Матери. А желчь великана тоже изливается на поверхность и застывает тут серным камнем. Мягким камнем, похожим на смолу деревьев, который может гореть. И не гаснет, и пахнет мерзко, ибо в нем живет страшная ярость Святгоры, навсегда пребывающего под землей. Так что если смешать земляную кровь с желчью великана, то опять они начинают бороться между собой. Никак нельзя потушить эту смесь, пока она сама не выгорит, закончил свой сказ Ратень.

Где-то рядом, словно подтверждая его слова, заухал филин, ночной охотник. Дозорные ели тут же прошелестели на его крик, прогоняя желтоглазого соглядатая черных сил подальше от священного места…

11

Привлеченный бранью, конунг Рагнар оглянулся на шум и, рассмотрев, рассмеялся усталым голосом, натруженным в застольных беседах.

Конечно же, Дюги Свирепый! Грянув о земляной пол пустую чару, допитую до последней капли, тот пошел было влево, но ноги понесли его в другую сторону. Потом он рванулся вперед, а вместо этого попятился, хлопая руками, как птица крыльями. Великое удивление появилось на его красном, как свекла, лице, когда он пошел задом против своей воли. Конунгу он напомнил краба, выброшенного волной на берег, который никак не может сообразить, куда двигаться и где искать воду.

Удивление Дюги, как обычно, тут же сменилось гневом. Жесткие гнедые волосы на голове встопорщились. Волосы бороды и усов давно уже слиплись от пива, там нечему было топорщиться.

Пятясь, Свирепый споткнулся о бочонок, обрушился спиной на пол и рассвирепел окончательно. Не в силах подняться, боролся руками и ногами с кем-то невидимым, барахтался, как перевернутый жук. Поливал проклятиями все подряд, шарил рукой у пояса, нащупывая рукоять меча.