Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь!

– Меха, говорю, кто качает?!

– Так я же!

– Так, так… Растакался, как сорока… Ну так качай же!

Весеня сжал зубы и еще яростнее налег на рукоять мехов, помогая кузнецу Творе раздувать огонь в горне. Быстро шевелить раненым, едва схватившимся новой, тонкой кожей плечом было еще чувствительно, но он терпел, как положено мужчине и воину.

– Давай, давай, навались шибче! – понукал Творя.

Коваль – он такой, нравный! Когда в рабочей горячке зайдется – слова ему поперек не скажи. А сам, обратно сказать, будет ругать и скандалить громче, чем склочная баба Шешня, известная на весь род змеиностью языка…

«Вот и пойми его после этого!» – рассуждал парень. Так – тихий-тихий, воды стоячей не замутит, а как до дела доходит – ни дать ни взять крылатый змей Аспид с каменными зубами. Разве может такое быть, чтоб у человека случалось два лица разом? Он же не бог, не Семаргл-семиликий, не Велес-рогатый, известный своей двуличностью… Не иначе – от огня все! Если подумать, ковали возле огня работают и от этого, видно, сами зажигаются его жаром не хуже сухой соломы. Огонь, известно, произошел от богов, и только боги могут бестрепетно принимать его…

– Весеня!!!

– Да качаю, качаю…

Чтобы ковать железные вставки для больших луков, печь сложили прямо в лесу, неподалеку от ратного становища. Творя сам выкладывал ее из камней, обмазал для связки красной, жирной и липкой глиной. От жара печи такая глина сама быстро схватывается крепкой, непробиваемой коркой, застывает крепче, чем гончарные поделки на обжиге. Теперь Творя хлопотал вокруг, сам подбрасывал дрова в топку, калил железные прутья, чтоб ковать из них загогулины, выдуманные новым походным князем Кутрей. Да что-то не ладилось у него. Кузнец злился, кричал на всех, сам раскалился, как печь, плюнь – зашипит. Того гляди кинется кусать за мягкое мясо, опасался Весеня. Он первый раз видел кузнеца в работе так близко. В селе Творя немногих допускал в прокопченную кузнечную избу, охранял таинство огня и железа от черного глаза.

Весеня и второй мужик, силач Коштырь, были приставлены к ковалю на подмогу. Но Коштырь стоял спокойно, поставив у ноги тяжелый молот на длинной деревянной рукояти. Ждал, когда железо поспеет для ковки.

Получается, он, Весеня один за всех надрывается! Вот взяли в обычай – на малых ездить, нашли безответного, на ком с берега воду возить… И этот еще шипит, как растревоженная гадюка! Может, от его злости огонь горячей становится, так надо полагать? Хотя нет, сам видел в крепости, вспоминал Весеня, конунг Рагнар – не в пример умелый кузнец, ковал спокойно, весело, пересмеивался со своими, а работа получалась на загляденье… Конечно, уметь надо, тогда и работа получится…

«Тоже придумали, хоть стой, хоть падай!» – внезапно обозлился Весеня, теперь уже на нового князя Кутрю. Луки какие-то, черный волховской огонь… Хоть бы его, Весеню, спросили! А он бы сказал – встать надо всем родом покрепче и рубиться против свеев позлее. Тогда будет толк, а не баловство…

Впрочем, малый сам понимал, что думает так больше от досады на распоясавшегося коваля. Помнил, конечно, как летел от свеев кувыркающимся голубем, едва голову по дороге не потерял, чуть жилы в животе не полопались от натуги и страха. Вот и стой против таких, тесиной против топора!

– Эх, не та печь… Мало еще жара, очень мало! Никак не хватает… – сквозь зубы прошипел Творя, пристально глядя на жаркий огонь, радостно вспыхивающий от сильной работы мехов.

– Куда тут мало! И так с трех шагов, не отворотясь, не подойти! – вставил Весеня, не утерпев.

– А ты себе знай качай!

– Так качаю…

– Ну и давай шибче! Молод еще – старших учить! Соплю на нос намотай, чтоб не свешивалась, тогда учи!

Весеня только запыхтел в ответ, наливаясь ярким румянцем обиды. Вот и поговори с ним! Будь дядька Творя помоложе, еще померились бы, у кого сопли длиннее!

– Может, хватит калить, однако? И так сойдет? – миролюбивым басом прогудел Коштырь. Этот часто помогал ковалю, привык уже, знает секреты.

Творя как будто даже взвился от злости, словно в порты ему с маху залетел багряный потрескивающий уголек. Едва бороду с корнями не выдрал, вспоминал потом Весеня, смеясь. Она у него и так-то короткая, опаленная постоянными огненными работами, а тут и следа б не осталось, ходил бы, как голощекий подросток…

– Хватит, хватит! Когда я скажу – тогда хватит! – истошным голосом заорал кузнец. – Кто понимает железное дело, ты или я?! Кто видит, пришло ли каление в нужную красноту, ты, что ли?!

– А я чего? Я – ничего… – гудел силач.

– Весеня!!!

– Чего еще?!

– Спишь в борозде, курицын хвост?!

– Качаю, качаю же…

Творя, заслоняясь ладонью от жара, снова пристально уставился на огонь.

– Ну вот, теперь хватит, кажись… – вдруг смилостивился свирепый коваль.