Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде»

Худощавые и жилистые Антоны были похожи друг на друга лишь фигурами. Многие за глаза называли их братьями, хотя в лицах не было сходства, а уж характерами они и вовсе были противоположными. Первый Антон, что постарше, хорошо знающий немецкий, слыл открытым и добродушным парнем, легко сходящимся с людьми. Второй, что помоложе, отвечавший за рацию, был серьезен и задумчив. В свободное время «младший брат» чертил в тетрадочке электрические схемы. В такие момент Тюрин обычно говорил: «Во! Опять наш Кулибин электроны гоняет. Смотри, не рассыпь по окопу!»

– Думал, я маскировку перепутал, да? – обиделся Тюрин. – Ты просто не проникся в мою военную хитрость! Да меня… – Он подумал. – Меня в прачечной у фрицев было в бинокль не разглядеть! Да я там, как медуза в чайнике, был – хрен отыщешь! Это вы в своих болотных торчали у всех на виду!

В момент этого откровения в погреб спустился Волков, пышущий трофейным никотином.

– О, командир пришел! – обрадовался Тюрин. – Николаич, угости сигареткой! А то с этих голяков и взять-то нечего!

…Они курили, впятером устроившись на одной лавке. Снаружи гремели далекие взрывы, а под сводами погребка не утихал Серега Тюрин, зажатый между Антоном-младшим и ротным. Извергаемые им потоки слов вливались в табачный туман, вместе с ним оплетали голых солдат, лезли в ноздри и глаза, стелились по своду погребка.

Волков тоже курил, потому что хотел поддержать ребят, побыть с ними, может, частично влиться в замкнутый и устоявшийся коллектив. А еще он чувствовал себя неуютно, потому как был единственным в одежде. Каково, если бы он еще и не курил?

Сигареты быстро превратились в мятые чинарики. Затушив их, поднялись. Теперь уже в тишине по очереди сдали командиру солдатские книжки, партийные и комсомольские билеты, ордена. Фотографии жен и детей, а также письма от них Волков поместил в отдельный карман планшета.

Дубенко пригладил волосы, затем усы. Шумно выдохнул.

– Взяли!

На одно плечо разведчики подняли по автомобильному баллону, на котором предстояло переправляться через реку. На другое закинули по пистолету-пулемету Судаева – легкому, удобному, со складывающимся прикладом. Подобрали кули (Антон-младший водрузил на себя ящик с РБМ). По одному стали выбираться из погреба.

Антоны прошли, по очереди пожав командиру руку. Один улыбнулся, второй лишь качнул головой.

Тюрин неожиданно задержался. Выглядел он на удивление смущенным, в костлявом кулаке мял треугольное письмо.

– Тут… моим… – вся его говорливость куда-то подевалась, – …ежели что. А, Николаич?

Волков взял письмо и кивнул.

Последним выходил Дубенко. Ротный стиснул его твердую ладонь.

– Докладывай по каждому пункту. О времени не договариваюсь. Вызывать будем постоянно.

– Хорошо.

– Доберись до этих грузовиков, Витя.

– Не волнуйся. Все сделаем.

Ротный вылез из погреба последним, распрямился и вдохнул полной грудью прохладного сырого воздуха.

Разведчиков встретил Гриша Остапов, назначенный наблюдать за переправой и в случае чего помочь. Остапов умудрился где-то застудиться и теперь негромко, но продолжительно кряхтел и кашлял. Четверка нагих бойцов с баллонами на плечах, кулями и автоматами вскоре растворились в темноте, и Волков направился в свой блиндаж, откуда предстояло следить за походом во вражеский тыл.

Радист, робкий светлоглазый паренек лет восемнадцати, настраивал волну. Треск и завывания эфира наполнили тесное помещение. У дальней стены на ящике из-под снарядов стоял телефон – тяжелый квадратный блок с трубкой. Волков подумал, что нужно бы заварить крепкого чаю. Ночь обещала быть долгой.

Снаружи грянул еще один взрыв, и по земляному полу пробежала короткая дрожь. Взрыв показался ему ближе, чем предыдущие. Ротный по инерции посмотрел в ту сторону и вместо чайника взял телефонную трубку.

– Слушаю, – раздалось на другом конце провода.

– Товарищ гвардии майор. Ушли.

– Докладывай по каждому пункту. – Голос помедлил и добавил: – Мы тут тоже не спим.

– Есть, товарищ гвардии майор!

– Давай, Николаич, до связи.

Вернув трубку на базу, Волков постоял в задумчивости.

– Чаю будешь? – спросил он у молодого радиста.

– Нет, спасибо, – смутился парень.

– Попей чайку-то. Ночь предстоит долгая. А ты мне тут бодрячком нужен.

– Нет, я не усну! – Радист смутился еще больше, повернулся к станции и повторил несколько раз: – Небо, Небо, я – Земля! Небо, я – Земля!

Волков пожал плечами и стал наливать воду в чайник. Когда фляга опустела, он услышал со стороны входа знакомое покашливание. Ротный оглянулся на Остапова, который протискивался в дверной проем.

– Ну что, переплыли? – спросил он, накручивая пробку на горлышко фляги. – Чаю будешь?

Приступ кашля согнул Остапова. Он наметился присесть на лавку, но промахнулся мимо нее и съехал по стене на пол. Удивленный Волков шагнул к подчиненному. И только тогда обратил внимание на его бледное, перекошенное лицо.

– Николаич… – Остапов выдал в кулак такую очередь, словно собирался выхаркнуть свои легкие. – Николаич, мина… Прямо в них! Даже в воду не успели ступить…