Я стараюсь вытеснить эти воспоминания из моей головы, потому что это чертовски больно. Я не смог его уберечь. Мои мышцы напрягаются, когда я хватаюсь за край перил, пытаясь унять часть гнева, который поглощает мое тело. Я должен был отгородить Калеба от этого образа жизни в тот день, когда наш папа умер, потому что Калеб был слишком хорошим человеком, чтобы грязнуть в этом дерьме. У него было чертовски доброе сердце. У меня же нет. Он всегда был добряком.
Я прищуриваю глаза, смотря на эти леса, слушая свое дыхание, когда они становятся глубже и злее. Я скучаю по нему, и каждый раз, когда вспоминаю о нем, единственное, что у меня все время стоит перед глазами, это то, как он выглядел, когда я его нашел. Все, что я вижу, это отверстие от пули, его пустые, безжизненные глаза и серая кожа. Я не могу даже окунуться в свои воспоминания, потому что они полностью пропитаны болью. Мой пульс эхом отдается в моих ушах, моя кожа чертовски горячая. Напряжение оседает на моей шее и плечах. Опуская руку вниз, я впечатываю ее в перила, оставляя вмятину от костяшек в мягком дереве.
Я вздыхаю, а затем разворачиваюсь, добираюсь до входной двери и захожу в гостиную. Что-то готовится на плите, судя по горькому аромату сгоревшего тунца, который ударяет в мой нос. Я захожу на кухню и вижу, как Марни, присвистывая, что-то помешивает в кастрюле.
- Господи, Марни, что, мать твою, ты там готовишь?
- Сэндвич с тунцом, - отвечает он, порхая над плитой. – Хочешь немного?
- Черт, нет.
- Они пришли и забрали голову. Не хочу, чтобы она снова скандалила по этому поводу, - усмехается он.
Я не могу не рассмеяться. - Где Тор?
- Наверное, наверху - все еще дуется, - он отскакивает от плиты, словно ошпаренный. – Блин. Черт побери, - говорит он, тряся своей рукой.
Я качаю головой и поднимаюсь по лестнице. По дороге в спальню я слышу, как включается душ, поэтому иду прямиком туда, толкая дверь. В ванной полно пара, и я могу разглядеть только силуэт Тор за стеклянной дверцей душа.
Я смотрю на ее фигуру. Я не видел ее полностью раздетой с тех пор, как она покинула меня. Она никогда не снимает свою рубашку при мне. Тор говорит мне, что она не хочет, чтобы я видел ее обнаженной из-за шрамов. Она боится, что мне будет противно... словно что-то, связанное с ней, может вызвать у меня отвращение. Для меня она чертовски совершенна, никакое количество шрамов не изменит этого.
Ее голова откидывается назад, ее руки пробегают по ее волосам, когда она моет их. Она наклоняется назад, под поток воды, который заставляет ее прогнуться. Просто от одной мысли, что она полностью голая и влажная, прижатая к моему телу, вызывает у меня эрекцию. С ней мне нужно иногда контролировать ситуацию. Я снимаю свои ботинки и джинсы, когда хватаюсь за ручку двери.
Когда я вхожу внутрь, пар вздымается. И как только дверь закрывается, Тор замирает на месте, лицом к стене. Мои глаза сразу останавливаются на ее спине. Глубокие шрамы в тех местах, где Джо клеймил ее, покраснели от горячей воды. Чем дольше я смотрю на них, тем сильнее все сжимается у меня в груди.
Она вздыхает. – Джуд…
- Ты такая чертовски потрясающая, - говорю я, перед тем как опускаю губы на ее спину.