Ярость мщения

Винтовки не умирают. Умирают люди.

Соломон Краткий.

Когда Деландро повернул дело таким образом, вопроса, чего я хочу от жизни, больше не существовало.

Как обычно говорят маленькие дети: «Я хочу, чтобы всем-всем на свете стало очень хорошо и никто не был забыт».

Вопрос состоял только в том: что я могу сделать для этого?

Предстояло всерьез разобраться кое в чем.

Может быть, все о ренегатах – ложь?

Вполне возможно. Старый порядок всегда опасается нового. Люди, которых я здесь видел, не предатели. Они вполне честны и счастливы. Мы не ренегаты, мы – семья.

Я знал, что мне мешает. Я все еще не доверял Джейсону. Это входило в мою запрограммированность. Я должен был все проверить. И искал любую мелочь, доказывавшую, что все это лишь разновидность надувательства, выискивал хоть какой-нибудь изъян в искренности Джейсона, оправдывавший мое вероломство.

Но даже сейчас я понимал, что окончательное решение зависит только от меня и ни от кого другого и что даже Джейсон в известной степени имеет право на ошибки, как и любой другой.

Но пока я здесь гость. Не хозяин. Не член их семьи. Не принадлежу к Племени.

Джейсон говорил, что рано или поздно я попрошусь к ним, и еще он говорил, что я почувствую, когда настанет время это сделать.

Я не был единственным гостем. Таких было не так уж мало: нервного вида мальчишка, мой сосед по кругу в первый мой вечер в Племени, его звали Энди; тихая женщина по имени Дизи; много детей; а также, к моему удивлению, Рей и Валери.

Рей объяснил мне: – Быть членом Племени значит принимать участие – причем обязательное – в Откровениях. А у меня больное сердце, и я, – он смущенно пожал плечами, – все еще стремлюсь выжить любой ценой. Я боюсь умереть на Откровении. Джейсон говорит, что я не могу войти в Племя до тех пор, пока ставлю личное выживание выше племенного. Нет, смерти я не боюсь, просто мне кажется, что так я могу приносить больше пользы. Джейсон считает, что на днях это пройдет.

Валери оказалась дочерью Рея. Она не хотела оставлять отца в одиночестве. Тут ничего не поделаешь.

Я же испытывал страшные сомнения.

Хотелось посоветоваться с Лиз.

Жила однажды леди по имени Лиза.
Заблудилась леди в розовых лесах
С парнем по имени Джим,
Горевшим желаньем одним…

Я никак не мог подобрать вторую рифму. Краса? Колбаса?

Не мог придумать последнюю строчку.

Какое это имеет значение?

В определенном смысле – имело.

Я люблю доводить любое дело до конца, не бросать на полдороге.

Но ведь лимерик про Джейсона так и не закончен.

Суну гада хторру в пасть,
Чтоб порадоваться всласть…

Только это больше не радовало.

Мне хотелось знать то, что знает он, научиться от него всему, чему только можно.

Так стоит ли вообще заканчивать лимерик?

Наверное, нет. Это потеряло смысл. Лимерики стали пережитками другого времени и другого Маккарти.

Впрочем, иногда по ночам я спрашивал себя: зачем мне эти знания? Не потому ли, что я хочу однажды ночью смыться и доложить в Окленде обо всем, что выяснил? Или же потому, что хочу остаться здесь, с Джейсоном?

Я подумал об Окленде.

Интересно, ищут ли меня?

Наверное, решили, что я погиб.

Всплакнула ли по мне Лиз?

Эта мысль приводила меня в отчаяние. Не хотелось бы, чтобы она грустила. Я мечтал увидеть ее и поделиться с ней. Я чувствовал, что изменился, и хотел, чтобы она испытала то же самое и избавилась бы от своей чертовой озлобленности и враждебности, хоть немножко приоткрыв себя для радости.

Забавная мысль. Если бы Лизард Тирелли позволила себе просто так, от души улыбнуться, она, наверное, сломала бы челюсти. Но игра стоила свеч. Пусть она выпустит наружу хоть крошку таящейся в ней радости – тогда, наверное, половина Калифорнии ослепнет от ее улыбки.

Но, скорее всего, Лиз возненавидит меня за попытку подвигнуть ее на это.

Она не поймет.

Ее нацеленный на самосохранение мозг обезумел бы, она захлебнулась бы нечленораздельными воплями, как та обезьяна, от которой она произошла.

Но все равно помечтать об этом забавно. Хотя ничего смешного здесь нет. Я сошел бы с ума, если бы она стала спать с другими – это моя привилегия.

Опять во мне говорит запрограммированность на выживание.

Ну и черт с ней!

Ее здесь нет.

А может, это и к лучшему? Почти все время рядом с Лиз я вел себя как сумасшедший. Или сумасшедшей была она. Или кто-нибудь еще.

Однажды утром Джесси и Франкенштейн задержали меня после завтрака. Им требовалась помощь. Не объясню ли я, как пользоваться «АМ-280»?

Я пожал плечами и побрел в главное здание.

– В чем дело? – поинтересовался я. – Снова рокеры?

Всю последнюю неделю мы слышали шум мотоциклов на шоссе, правда, не очень часто и обычно глубокой ночью. Однако черви стали очень возбужденными, постоянно рыскали кругом, что-то вынюхивали, к чему-то встревоженно прислушивались. Почти каждый вечер Фальстаф и Орсон исчезали в лесу.