Это тоже не слишком их озадачило, ибо было вне границ их опыта. Их понимание смерти было очень несовершенным, а все остальное вообще являлось для них полной тайной. Сейчас, когда их интерес потух, они вообще мало вспоминали о прошлом. Лишь Бобби иногда слушал «Джунгли» с необычным вниманием, ожидая, не уведут ли на этот раз тигра вместо того, чтобы убить на месте. Конечно, этого ни разу не произошло. Очевидно, в реальной жизни тигры были другими.
Долгое время после этого в ночных кошмарах Джейн устремлялась к таким вещам, которые она не позволяла себе помнить наяву. Она видела бабушкину спальню такой, какой видела ее в тот последний раз, — с белыми занавесками, с солнечным светом, красным китайским башмачком и куколкой-булавницей. Бабушка втирала кольд-крем в морщинистые руки и выглядела все более нервной по мере того, как алчные волны голода наполняли дом, исходя от ужасного пустого места где-то внизу.
Должно быть, ОНО было очень голодным.
Неверный дядя притворился, будто у него болит лодыжка, должно быть, он крутился и ворочался на кушетке, этот полый человек, пустой и слепой ко всему, кроме потребности в красной еде, без которой он не мог жить. Хищное существо внизу пульсировало от голода, алча пищи.
Со стороны Бобби было очень мудро говорить через окно, когда он передавал свое сообщение-приманку.
Запертая в комнате наверху бабушка, должно быть, уже обнаружила к этому времени, что не может выйти. Ее толстые, испещренные крапинками пальцы, скользкие от кольд-крема, должно быть, тщетно пытались повернуть ручку.
Джейн много раз слышала во сне звук шагов. Эти шаги, которые она не слышала никогда, были для нее более громкими и реальными, чем те, которые ей приходилось слышать наяву. Она с уверенностью знала, какими они должны быть: топ-топ, топ-топ — две ступени за шаг. Бабушка прислушивается с тревогой, зная, что дядя с его больной ногой не может так ходить. Тогда-то она и вскочила с бьющимся сердцем, подумав о ворах.
Все это длилось недолго: всего несколько секунд потребовалось на то, чтобы шаги протопали через коридор. К тому времени весь дом, должно быть, дрожал и пульсировал от торжествующего голодного рева. Шаги, должно быть, попадали в такт этому биению. С ужасающей нацеленностью они звучали в коридоре все ближе. Потом повернулся ключ в двери…
А потом…
Здесь Джейн, обычно, просыпалась…
"Маленькие дети не могут нести ответственности", — много раз говорила себе Джейн и тогда, и позже. После этого она долго не видела Бобби, а когда увидела, он успел обо всем забыть — слишком много было новых впечатлений. Он получил на Рождество игрушки и пошел в школу.
Когда он узнал о том, что неверный дядя умер в психиатрической лечебнице, то с трудом понял, о ком идет речь, ибо для младших детей неверный дядя никогда не был членом семьи. Он был только частью игры, в которую они играли и выиграли.
Мало-помалу непонятная депрессия, некогда угнетавшая домочадцев, сделалась менее явной, потом исчезла совсем. После смерти бабушки она на какое-то время сделалась более сильной, но все отнесли это обстоятельство за счет шока. Когда она исчезла, это только подтвердило предположение.
Как это ни странно, но холодная, ограниченная логика Бобби сработала точно. Руггедо не играл бы честно, если бы ввел в игру нового неверного дядю, и Бобби верил, что он будет соблюдать правила. Он и соблюдал их, ибо они были законом, нарушить который он не мог. Руггедо и неверный дядя были частью единого целого, связанного основным циклом. Связь этих двух частей не могла оборваться, прежде чем закончится цикл. Поэтому Руггедо остался в конце концов беспомощным.
В сумасшедшем доме неверный дядя голодал: он не желал притрагиваться к тому, что ему предлагали. Голова и тело умерли вместе, и дом бабушки Китон снова стал спокойным местом.
Вспоминал ли Бобби когда-нибудь о случившемся, об этом никто не знал. Его действия направлялись превосходной логикой, ограниченной только его опытом: если ты совершил что-либо потенциально плохое, придет полицейский и заберет тебя.
Он устал от игры. Лишь тонкий инстинкт мешал ему бросить ее и начать играть во что-то другое. Он хотел победить, и он победил.
Ни один взрослый не сделал бы того, что сделал Бобби, — но ребенок совсем другое существо. По стандартам взрослых ребенка нельзя назвать здравомыслящим из-за путей, которыми движутся его мысли, из-за того, что он делает и чего хочет.
Назовем его демоном.
Сын несущего расходы