Читаем Ярость в сердце полностью

Но это было не так — мы очень часто ухитрялись бывать вдвоем. Чуть ли не каждый день вместе обедали и ужинали. Ужинали не в клубе, где нас знали и где Ричард пользовался популярностью, поэтому я не могла бы властвовать над ним безраздельно, и не в единственном в городе отеле, где один бар предназначался для высокопоставленных чиновников и другой — для простых смертных и где посетители глазели на вас, в какой бы из этих баров вы ни зашли, а в ресторанах и закусочных, которые мы отыскивали на узеньких улочках, где не могли проехать автомобили и где, следовательно, нам никогда не попадались знакомые.

Шатаясь по этим улочкам и переулкам, я вспоминала детство. Сколько счастливых часов проводили мы тогда вдали от посторонних глаз! В те времена для нас не существовало еще твердых правил поведения, перед нами не висели запрещающие знаки: «это не принято», в бесхитростном уме ребенка слова «жилые кварталы» и «нежилые кварталы» звучали одинаково — и в те и в другие мы спокойно вторгались, если находили это интересным.

А Ричард? Обычаи, которым подчинялись его соотечественники, были не менее строги, чем те, которым подчинялись мои. Он был представителем расы, завоевавшей империю, к которой в самой метрополии относились безразлично, а за пределами этой метрополии не проявляли никакого интереса и даже охотно признавались в невежестве, как бы подчеркивая свое превосходство. Словно в знании чужого языка, культуры, искусства и литературы. было для них что-то постыдное. Они даже презирали тех, кто нет-нет да и выскажет мнение о том, что в конце концов это не так уж плохо — понимать другой народ.

Однако мой родной город не отличался такой пестротой, как этот: здесь мы натыкались на целые кварталы, заселенные китайцами, арабами, армянами или турками, причем каждый квартал имел свой особый аромат, свой запах, свои национальные кушанья, которые казались мне столь же необычными, как и Ричарду.

Однажды, сидя в китайском ресторане, где мне все очень нравилось: кушанья, зеленый чай и хрупкие чайники с малюсенькими крышечками, в которых его подавали, — я сказала Ричарду:

— Если бы не ты. я никогда бы сюда не попала. И даже не знала бы, как много потеряла.

Он спокойно посмотрел на меня и спросил:

— Почему? Ничто тебе не мешало…

— Ты не понимаешь, — начала было я, собираясь углубиться в объяснение условностей. Но мне вдруг пришло в голову, что эти условности потеряли значение. Я почувствовала, что не смогу объяснить, как эти бумажные цепи могли помешать мне. И тогда я сказала: — Одной было бы не так весело.

Он засмеялся и ответил, что согласен со мной.

Мы просидели так долго, что наш зеленый чай дал осадок и стал похож на обычный чай, который мы пьем каждый день. Появился хозяин, заправил керосином лампы, стоявшие в нишах стен, зажег их, поставил нам на столик свечи, глиняное блюдо с тлеющими угольками, от которых исходил тяжелый сладковатый запах, и подал Ричарду трубку.

— Опиум из Бенареса, — сказал он, искусно замешивая курево и набивая им трубку. — Высший сорт.

Я не могла решить, говорит ли он правду или просто хочет мне угодить, но запах был действительно очень приятен.

Когда мы собрались наконец уходить, хозяин проводил нас до двери, раздвинул расшитую бисером портьеру и, улыбаясь во весь рот, сказал, что надеется увидеть нас опять. Но мы больше не были у него, потому что так и не нашли тот переулок.

Однажды мы пошли в брахманский ресторанчик. Ричард снял ботинки и сел на полу, как делают все посетители, точно привык к этому с детства. Повар был настолько польщен, его похвалами, что подходил к нам каждые несколько минут, подавая все новые и новые деликатесы… Чувство гордости переполнило мою душу, и я подумала: таких, как Ричард, не найти, нет на свете человека, который сравнился бы с моим возлюбленным.

Если у нас было время, — а его требовалось много, ибо спектакли в Индии обычно длятся до полуночи, — мы шли в театр. Купив билеты на самые лучшие места, мы садились в плетеные кресла, поставленные прямо перед сценой, чуть ли не вместе с музыкантами, а актеры, из уважения к Ричарду, вставляли в диалог английские слова… Но тот, в сущности, не нуждался в такой помощи: многие сказания из «Махабхараты» ему были знакомы, и он сам мог следить за действием пьесы.

— Таких англичан, как ты, я еще не встречала, — восхищенно сказала я ему однажды.

— Ты же никого из англичан больше не знаешь, — возразил он. Это убыл а правда: у меня было очень мало знакомых англичан. И все же я не верила, что с ним кто-то может сравниться.

— Ты должна побывать в Англии, — продолжал Ричард. — Чудесная страна!

— Так же хороша, как Индия?

— Англия — моя родина, — ласково сказал он и, помолчав, добавил: — Приятная страна… она тебе понравится.

— Я там заблужусь.

— Это почему же? Разве я тут заблудился хоть раз?

— Ты здесь со мной.

— А там — я буду с тобой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Зарубежный роман XX века

Равнодушные
Равнодушные

«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы. Разговоры, свидания, мысли…Перевод с итальянского Льва Вершинина.По книге снят фильм: Италия — Франция, 1964 г. Режиссер: Франческо Мазелли.В ролях: Клаудия Кардинале (Карла), Род Стайгер (Лео), Шелли Уинтерс (Лиза), Томас Милан (Майкл), Полетт Годдар (Марияграция).

Альберто Моравиа , Злата Михайловна Потапова , Константин Михайлович Станюкович

Проза / Классическая проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Классическая проза / Проза