– Лет десять, наверное, – усмехнувшись, ответил Нор, разминая свои большие огрубелые ладони, темные от въевшегося в них машинного масла. – Этот чертов интерком скоро заменит нам все… Я даже с женой последние месяцы все больше через экран общаюсь. Да и лень, честно говоря, на старости лет тащиться из Двигательной к тебе в командирскую рубку… А вот сегодня пришел.
Дугин не стал расспрашивать, почему – он и так догадывался об этом. Откинувшись на спинку скамейки, он с иронией скользнул взглядом по сутулой спине Нора, туго обтянутой потертым комбинезоном и вопреки желанию ощутил подымающуюся в нем волну неприязни к старому знакомому. И он знал – эта неприязнь была, в общем-то, взаимной.
– А пришел я вот зачем, Дугин, – глухо заговорил Нор. – Ты знаешь, я не мастак говорить. Всю жизнь я провел среди грохота двигателей – сначала там, на Земле, в заводских цехах, а потом здесь, на звездолете. И свое дело делал честно, как мог. Детей и внуков воспитал так же – чтобы работали не покладая рук, чтобы двигатели ни на час не остановились. Не все, конечно, остались со мной, кое-кого потянуло в инженеры, туда, где работка почище. Пусть, я не возражаю, эти дела тоже нужные. Но главное, все-таки, на корабле – наши двигатели, и те из молодых, кто со мной работает, это понимают. Если надо мы из наших лошадок прибавку мощности выжмем хоть двадцать процентов, а то и тридцать. Но куда эта мощность пойдет – вот о чем я хочу тебя спросить, капитан.
Да, Нор не был мастером говорить – но Дугин отлично понял, что встревожило старого мастера. – «Вот, значит, как далеко дело зашло, – со смутной тревогой подумал он. – Даже невозмутимого Нора проняло…»
– О чем это ты, дружище? – деланно удивился капитан. – Если ты недоволен работой ремонтных мастерских, то я…
– Ты отлично знаешь, чем я недоволен, – прервал его Нор. – Или вернее, кем я недоволен. Я хочу знать, когда вы положите этому конец и наведете на корабле порядок.
– Ты имеешь ввиду аварию с седьмым двигателем? – угрюмо спросил Дугин.
– И аварию тоже. И то, что на корабле завелось спиртное – и дня не проходит, чтобы кто-то из моих не пришел на работу, покачиваясь. А то, бывало, идешь поздно вечером со смены и слышишь, как в соседних коридорах кто-то шагает – вроде, какие-то отряды маршируют. И выкрикивают что-то непонятное, вроде как не по-нашему… А эти коридоры уже лет пятнадцать как законсервированы – причем пломбы на дверях целы, я смотрел. Я спрашиваю – что это? И потом надписи всякие…
– Какие надписи? – насторожился Дугин.
– Я говорю – всякие. Может, конечно, хулиганство простое, а может… Все больше про свободу. Чтобы, значит, сам экипаж выбирал, куда и зачем ему лететь. И рядом – сплошные «Хайль Гитлер!» Выходят, такую свободу это поганцы хотят: чтобы самим до власти добраться, а всех несогласных под колючую проволоку загнать… Ну ладно, это вам, наверху, виднее. Вы для того и поставлены, чтобы разобраться, что из такой свободы выйдет, и не придется ли нам потом плакать горючими слезами. Но у себя в Двигательной мы говорим – хватит! Мы порядок навести сумеем навести, и молодых наших с толку сбить никому не дадим. И работать будем на совесть, как наши отцы и деды работали. Чтобы там эти горлопаны не вопили, мы двигатели ни на минуту не остановим – это я тебе, Дугин, вполне официально заявляю. А вот куда мы при этом лететь будем – это уж ваша забота. Мы свое дело сделаем как положено, а вы свое делайте. Если придется кое-какие разболтанные гайки подкрутить – ничего, мы вас поддержим. И пора ведь, учти, капитан: эти типы ни с тобой, ни с нами церемониться не станут. Только дай им до штурвала добраться, а там они про свои любимые свободы мигом забудут. Такое у нас в России не раз бывало… Ну, я пошел, поздно уже.
Нор поднялся, покряхтывая, и капитан тоже встал. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, думая каждый о своем, а затем обменялись крепкими рукопожатиями, и Нор ушел.
Дугин проводил его взглядом, пока кряжистая фигура мастера не скрылась окончательно в тени коридора, а затем решительно нажал кнопку вызова интеркома.
– Мне нужен Главный врач… А, это ты, Борген? Постой, не ругайся – я уже все решил. Не понял? Я решился еще на одну пересадку сердца. Опасно, говоришь? В моем возрасте жить не менее опасно, чем ложиться под твой лазерный нож… Словом, через неделю – операция. Будь здоров.
Дугин отключил связь и не спеша подошел к экрану, заполненному серебристым светом далеких звезд. Он прикоснулся рукой к прохладному стеклу, провел пальцами по искоркам звезд из созвездия Персея – и неожиданно вздрогнул. Оттуда, из глубин Галактики, на него пристально смотрело отражение его бугристого, покрытого язвами и рубцами лица и глазных впадин, залитых слепой чернотой.
– Ну что ж, тихо произнес он. – Детская подождет еще года два-три. Да, трех лет, мне, пожалуй, хватит. Должно хватить…