Ясень и яблоня. Книга 1: Ярость ночи

– Победу в битве дает другое сокровище Свальнира – меч Дракон Битвы, который зарыт в курган Торбранда, и я думаю, он весьма крепко его держит, – продолжал Дагвард. – А Дракон Памяти – все равно что Источник Мимира, только маленький. Тому, кто сумеет разбудить его силу, он откроет все, что знали его предки. Откроет прошлое его рода. А поскольку корни будущего тянутся из прошлого и его основания давным-давно заложены, то разумный человек увидит в нем и будущее. В том числе свою победу или смерть. Что, впрочем, одно и то же, потому что достойный человек храбро сражается, не жалея себя, суждено ли ему погибнуть или уцелеть. То есть, видишь ли, просто пить пиво из Дракона Памяти, это, знаешь ли, все равно что… – при всей своей речивости Дагвард не сразу подобрал подходящее сравнение, – все равно что Мйольниром забивать гвозди. В то время как мир осаждают турсы.

Бергвид в ответ на эту речь только набычился и промолчал. Он почти ничего не понял: если о взаимоотношениях Мйольнира и турсов он еще знал, то об Источнике Мимира, при его рабском воспитании, имел самые расплывчатые представления. «Держит Один совет с головой мертвой Мимира…» «Я знаю, что Одина око сокрыто в источнике Мимира, мудростью славном…»[16] Какие-то отрывки строчек вертелись в голове, но при чем тут кубок, он никак не мог уловить и потому злился. Хильда молчала, слегка приоткрыв ротик: в этих вещах она понимала не больше брата.

– Мимир – это память самого Одина, – немного робко пояснила йомфру Хельга, сестра Дагварда. Она старалась сгладить насмешки брата: ведь их гости не виноваты, что никто им в свое время не рассказал о тех вещах, о которых они имели право знать по своему происхождению. – Мимир – из рода ётунов, но и Один тоже, и потому Мимир – память предков Одина. Когда Один держит совет с головой Мимира, он обращается к собственным предкам, то есть, по сути, к собственной внутренней, родовой памяти. Сам к себе. И человек тоже может это сделать. Дракон Памяти помогает в этом.

– Но помогает далеко не каждому! – с легкой издевкой добавил Дагвард. – Ведь и Одину эти советы не достаются даром. Он отдал за них свой глаз. И тот, кто желает за ним последовать в его мудрости, должен сперва последовать за ним в жертвах.

– На дереве, что ли, повеситься! – сердито и совсем уже не игриво отозвалась Хильда. – Или глаз вырвать и туда бросить! – Она почти с негодованием показала подбородком на кубок в руках своего брата.

– Именно так! – с торжеством подтвердил Дагвард.

Йомфру Хельга вздохнула: ей было жаль своих родичей, которые не способны воспользоваться таким сокровищем, но враз этому не обучишь, даже не объяснишь, в чем тут суть. Ведь даже сам насмешник Дагвард, знающий , как проникнуть в память Серебряного Дракона, сделать этого не может. Потому что оба его глаза находятся с этой стороны бытия, и взглянуть на мир с изнанки, из источника Мимира, для него так же невозможно, как и для самого Бергвида.

Дождавшись подходящего ветра, «Конь» под предводительством Оддбранда Наследство вышел из Аскефьорда и по суровому зимнему морю отправился на север. Кроме квиттов-гребцов, на корабле находился Коль, слэттенландский бродяга, с коротко обрезанными, как у раба, волосами. Торвард конунг, молчаливый и какой-то неуверенный, оставался дома и даже не вышел провожать путешественников. Кроме кюны Хёрдис, Оддбранда и их двоих, в тайну обмена обличиями был посвящен только Эрнольв Одноглазый – ближайший родич конунга и самый уважаемый человек в Аскефьорде, которому предстояло вместе с кюной Хёрдис принимать все важные решения, пока не вернется настоящий Торвард.

А больше никто ничего не знал. Никто не видел, как в полночь, на грани между сегодня и завтра, Торвард конунг и Коль стояли в черте прибоя, на грани земли и воды, никто не слышал заклинаний кюны и не видел рун, которые чертил в воздухе меч Оддбранда, меч под названием Ключ, прорубающий окна в Ничто.

Могучие чары кюны Хёрдис дали только одну промашку: когда Торвард и Коль обменялись обличиями, на правой щеке Торварда по-прежнему виднелся шрам, а у Коля, с лицом Торварда конунга, шрама не было. «Как видно, этот шрам слишком прочно привязан к твоим душевным качествам, конунг, сын мой! – сказала Хёрдис, при свете факела любуясь делом рук своих. – Это не одежда души, это кожа !» «Что же делать?» – спросил встревоженный и озадаченный Коль. «Этой беде легко помочь – отрастите оба по бороде, и все дела! Слава асам, что шрам у тебя не на лбу, конунг, сын мой!» С этими словами она обращалась к тому из двоих, который выглядел как Коль. Кюне Хёрдис ее собственные чары не мешали видеть все, как есть, и она ни на миг не сомневалась, кто же из двоих ее сын. А пока щетина не отросла, им пришлось сидеть в полутьме дома и стараться не выходить на дневной свет.