Сыроежки, опенки да рыжикиИз-под каждого деревца лезут.Никакие не злыдни, не выжиги, —Люди добрые бродят по лесу.Вижу девушку в будничном платьице,К можжевелю идет, к бересклету,К их стыдливо зардевшейся радости,К их прощальному тихому свету.Поднимает к сережкам орешникаСвет своих молодых незабудок…Холодеет над грудой валежника,Журавлиный сквозит первопуток.В обосененной утренней просиниЖуравлиные слышатся трубы,Дышат белыми-белыми росамиОзорные девчоночьи губы.Не спугну. Пусть гуляют по просеке,Пусть в глубокой воркуют яруге,Пусть к моей неприкаянной сосенкеЧьи-то добрые тянутся руки.
* * *
Тяжело поднимается грач,Он взлетает на стог. И со стогаОзирает поемную гладьДеловито, начальственно-строго.Видно, что-то заботит. А чтоХлопотливую птицу тревожит?Оседает рыжеющий стог,Мураши пробегают по коже.Заходили они по воде,Налетели они на крушину.Всполошился взъерошенный день,Воробьиную морщит клужину.Тальниковой листвой моросит,Припадает к грачиному крику,Мурашит, мурашит, мурашит,Остужает мою ежевику.И смородину студит. Грустит,Луговая тоскует сморода,Услаждает дроздов и дроздих,Молодого голубит удода.Приглянулась она пастуху,От его не укрылась привета.Ну а грач все сидит на стогу,Караулит притихшее лето.
* * *
Увлажняю слезой умиленияОткровение ивовой заросли,Незабудки лесной откровениеОт моей не упряталось жалости.Приголубил своим одиночествомОдиноко грустящую жимолость,Что нигде себя не опорочила,Вся-то в утреннем солнышке вымылась.Осчастливила ягодой дикоюВолчью сыть на осиновой поруби…Я и сам усладил ежевикою,Спрятал душу в берестяном коробе.Проблукал я до самого вечераПо лесному зеленому терему,Припадал, прикасался доверчивоК каждой веточке, к каждому дереву.Мне охота, чтоб всякое деревоГолос свой горделиво возвысило,Чтоб просторное небо разведрилось,Чтоб оно незабудками выцвело.Чистым-чистым проглянуло месяцем,Прослезилось его непорочностью,Звездной бездной, как чертовой мельницей,Не пугало подросшую рощицу.