Яш Бхатия

– Скажи мне, кто проклял твою мать? – замерев в непроглядной тьме, шепотом спросил Яш. Место для подобных вопросов было не больно подходящее, но этот вопрос занозой застрял в его мозгу, и он не мог больше терпеть.

– Их было несколько, и они прокляли не только ее, но и весь ее род на многие поколения вперед, – спокойно проговорила Чандра, однако сикх даже не мог себе представить, чего стоило ей это кажущееся спокойствие. – То, что Викраму удалось снять проклятие с моей матери – настоящее чудо! Совсем не то, что сейчас творится в храме Дьяуса!

Яш кивнул. Он проскользнул вдоль стены, а оказавшись около висевшей в воздухе огненной колесницы, ловко взобрался по лестнице. Отсюда он вполне мог допрыгнуть до летательного аппарата, но что-то останавливало его. Он замер, как истукан, и незнамо сколько простоял бы так, пока не услышал в своей голове некий рык, который встряхнул его сознание.

Раз, два, три – прыжок. Яш считался лучшим охотником не потому, что лучше всех стрелял из лука и мог различать следы животных даже в кромешной тьме. Он просто знал, что его ждут дома с добычей, и что от него зависит, будет на столе сытный ужин или нет. Сикх пролетел добрую дюжину метров, ухватился за поручни и едва не сорвался вниз, но удержался. Собрав все силы, он подтянулся, забрался внутрь огненной колесницы и несколько опешил. Перед ним были какие-то рычаги, педали, десятки кнопок и тумблеров и сотни разноцветных лампочек, разбросанных по широкой панели. Осмотревшись, он увидел то, зачем пришел: две обоймы агниров, которые были пристегнуты ремнями к стенке колесницы, а рядом – заряженный огнестрел. Кумакун, преследуя его у излучины реки, мог убить Яша на расстоянии, однако не сделал этого. Он хотел насладиться моментом смертоубийства или хотел донести до него волю богов?.. А может, все гораздо банальнее: защитник веры, доблестный Кумакун, просто хотел увидеть в его, Яша, глазах, в его смертной душе, страх и раболепие?

– Я их нашел.

– Тогда убираемся отсюда и поскорее, – прошептала Чандра. Но как только она это произнесла, снаружи раздались голоса. Кимпуруша одним прыжком преодолела расстояние до колесницы, оказалась рядом с сикхом.

– Похоже, мы попались, – сказала она.

– Ты зря тешишь себя надеждой, проклятая! – Голос Кирана звучал грозно, словно раскаты грома во время буйства стихии. – Тебе не уйти от правосудия! Не уйти от меня и моего гнева! Ты падешь, и черви, которые вьют саван самого Черного Ветра, будут терзать твою гнилую душу до скончания времен!

Чандра отстранилась чуть в сторону, правее Яша, в ее тонкой руке возник жезл, который некогда принадлежал Кумакуну.

– Мы еще посмотрим, кому придется принять смерть! – воскликнула она с вызовом и уже приготовилась к прыжку, чтобы нанести смертельный удар, но тут колесница взвилась вверх и закружилась. Яш схватил одной рукой Чандру, едва не соскользнувшую вниз, а второй ухватился за рычаг, и в тот же миг колесница сорвалась с места, точно обезумевший мустанг, будто зверь, вырвавшийся из клетки, словно комета, бороздившая просторы космоса. Храмовники, которые сопровождали героя, бросились в стороны, спасая свои жизни, а сам всемогущий Киран, доблестный воин света и защитник обреченных, высоко подпрыгнув, смог ухватиться за край летательного аппарата.

– Вам не уйти! – успел прокричать герой, прежде чем Чандра рукой, обратившейся в тигриную лапу, полоснула его по лицу.

***

На него начнется охота. Яш прекрасно это понимал, лежа на голых камнях с прикладом огнестрела у щеки. Прошла еще неделя с того момента, когда ему с Чандрой удалось вырваться из западни, устроенной подлым Кираном. Абхей воззвал к Авалокитешвара, чтобы тот смилостивился над доблестным Кумакуном, и бог милосердия отозвался на его мольбы и всех тех, кто собрался у храма Дьяуса. А потом началась настоящая охота!

Наблюдая за древесными сороками, которые взмывали над изумрудными кронами деревьев, Яш, тем не менее, осенил себя знаками Брахмы и Ханумана: он еще верил в богов и в их милосердие, хотя и знал, насколько они бывают жестоки.

От слов произносимых молитв потерявшее прежнюю жизнерадостность лицо Яша разглаживалось. Он уже не походил на того человека, который, отпуская стрелу за стрелой, забирал жизни стражников, но и не был тем, кто, страшась взглянуть смерти в глаза, трясся от ужаса на излучине реки, когда Кумакун, спрыгнув со своей огненной колесницы, обнажил смертоносный клинок. Он был уже совсем другим.