Ящик незнакомца. Наезжающей камерой

Тем временем вошел Эрмелен, которого Ламбер, очевидно, встретил в коридоре. Он держался очень прямо, смотрел нагло, презрительно выпятив губы. Лормье говорил со мной, не глядя на него, словно вначале не заметил его присутствия.

— И что же, начальник отдела кадров не дал вам никакой работы? У вас очень обширные и глубокие познания, а взвешенность ваших суждений говорит о зрелости, которой не часто достигают в вашем возрасте. Именно таких людей не хватает СБЭ, где уровень власти не всегда соответствует человеческим достоинствам. В таком крупном предприятии, как наше, имеются, к сожалению, недостатки, мешающие его развитию.

Лормье сделал вид, что наконец заметил генерального директора, и сухо обратился к нему:

— Господин Эрмелен, вы только что назвали господина Мартена убийцей?

— Разве я ошибся? — вызывающе спросил Эрмелен.

— Напомню вам, что такие слова являются оскорблением, карающимся законом. Мы вернемся позднее к мотивам этой выходки. А пока, господин Мартен, я приношу вам свои извинения, потому что в конечном счете я несу ответственность за глупости, совершаемые в этом заведении, а в данном случае за несусветную наглость нашего генерального директора.

— Позвольте, я как генеральный директор отвечаю…

— Господин Эрмелен, вы свободны.

— Я имею право…

— Вы свободны!

Немного поколебавшись, Эрмелен с высоко поднятой головой твердым шагом направился к двери. Лормье проводил его взглядом, скривив рот в ненавидящей улыбке и не совсем довольный, как мне показалось. Потом снял трубку:

— Одетта, пригласите ко мне Келлера.

Мы молчали. Президент перебирал пальцы своих маленьких пухлых рук. В другом конце кабинета открылась дверь, и Ламбер впустил Келлера — начальника отдела кадров, принимавшего меня, когда я пришел в СБЭ. Ему было тридцать пять лет (это я узнал потом), светловолосый, с довольно тонкими чертами. Он посмотрел на меня, но не ответил на мое приветствие.

— Слушаю, господин президент.

— Господин Келлер, вы плохо выполняете свои обязанности. Вот уже два дня как господин Мартен сидит по вашей милости в пустом кабинете, но вы не поручили ему никакого дела. Вы бросаете на ветер деньги СБЭ.

— Господин президент, я поступил с господином Мартеном так же, как поступаю со всеми, кто поступает к нам по большой рекомендации. Я ждал перестановок в кадрах, чтобы найти ему достойное назначение.

— Господин Келлер, когда мы в понедельник говорили о господине Мартене, я попросил вас не требовать от него справки о судимости.

— Господин президент, я отдал распоряжение, чтобы его избавили от этой формальности.

— И поспешили сообщить об этом господину Эрмелену.

— Я не счел себя в праве скрывать такую особенность биографии от нашего генерального директора, который позднее мог бы потребовать от меня отчета.

— А ваша дерьмовая история, улаживать которую пришлось моему брату? Вы также не сочли себя в праве скрыть ее от него?

Келлер покраснел, съежился и какую-то секунду стоял с видом замученного человека.

— Господин Келлер, это вы навели справки о прошлом господина Мартена?

— Нет, господин президент, не я, — поспешно ответил Келлер, обрадовавшись, что может оправдаться, и уже несколько успокоившись.

— Значит, Эрмелен. Прошу принять к сведению, господин Келлер, что с этого момента господин Мартен будет работать при мне в качестве, скажем… секретаря по особым поручениям. Вы же как начальник отдела кадров позаботьтесь о том, чтобы он получил доступ во все службы, в том числе и в вашу. Он будет действовать от моего имени и отныне получает право контроля за всем, что у нас делается.

Когда Келлер ушел, Лормье сообщил мне, что у меня теперь здесь два бдительных врага, о которых я не должен забывать ни на минуту. Вообще-то, два моих врага были, в первую очередь, врагами Лормье, ибо Эрмелен метил в президенты, а Келлер, считавшийся прирученным, был одной из его креатур.

— Вам придется хорошенько смотреть за всей этой нечистью. Эрмелен — тупой, но упрямый и хитрый зверь, он пытался и будет пытаться снова насолить мне.

Президент проводил меня в комнату, смежную с его кабинетом, и представил Одетте — его секретарше, женщине тридцати четырех лет, коренастой, с широкими плечами, плоской грудью, икрами штангиста и открытым, умным лицом. Она не выказала большого удовольствия, узнав, что я буду работать с ней под началом президента. Моя внешность, мой вид пересаженного в город крестьянина, сухое лицо не располагали женщин ко мне, но я к этому уже привык. В кабинете Одетты сидели еще две женщины: секретарша по имени Жоселина — лет двадцати пяти, худая, с заурядным лицом, и молоденькая машинистка, красивая и хорошо сложенная Анжелина. Все они смотрели на меня недоверчиво и враждебно. Лормье оставил нас одних, и Одетта представила меня своим сотрудницам, которые были вежливы, но тоже холодны.

VIII