Ящик незнакомца. Наезжающей камерой

— Как же быть? Ты же не собираешься остановиться на этом? Что ты будешь делать?

— Сегодня, когда Лормье решил вопрос со мной, как я тебе рассказывал, у меня возникла большая надежда. Мне дают доступ во все службы, включая и отдел кадров, где я смогу найти фамилию и координаты того, кто поступал в СБЭ в июне или в июле. Когда же я поразмыслил, надежда эта поубавилась. Разумеется, я просмотрю личные дела, но учитывая, что Келлер танцует под дудку Эрмелена, я почти уверен, что анкеты незнакомца не найду.

— Но у тебя все же остается его рассказ.

— Именно. Вот ты, например, встречаешься со многими людьми, ты могла бы разузнать о семействе, проживающем в Пасси: муж — крупный чиновник с моноклем (но опять-таки про монокль он мог написать нарочно), жена — большая кокетка, дочь по имени флора. Автомобиль «бьюик» с шофером.

В этот самый момент — мы как раз принялись за крылышко курицы — появилась Соня Бувийон и направилась к нам с милой улыбкой на лице. Я встал поздороваться, но Татьяна подскочила к ней и схватила за плечи:

— Что случилось? Ты не пошла ужинать к Дуне?

— Я погибла, — простонала Соня. — Да поможет Господь своей бедной рабе. Я забыла про Дуню Скуратову. Ах! Почему Адриан умер раньше меня? Будь он жив, такого бы не случилось.

— Ты и с ним такое проделывала. Ладно, хватит. Не станешь же ты есть курицу. Нет уж. Пошли!

Меньше чем через минуту мы уже были на лестнице. Соня все продолжала свой монолог.

— Когда он был жив, я бы не осмелилась забыть. И все же Адриан был со мной не так суров, как дочь. Он был воплощением собранности и порядка. Он мне говорил: у тебя юбка спереди обвисла, или: шляпа криво сидит. Правда, он хорошо знал женщин.

Татьяна с матерью вошли в кафе, чтобы позвонить по телефону, а я побежал на поиски такси. Мне пришлось дойти до площади Клиши, пока удалось поймать машину. Мы отвезли Соню на небольшую улочку недалеко от площади Терн, где жили Скуратовы. Она долго причитала, говорила, что лучше бы ей было не возвращаться, что Дуня не обидится, что в конце концов все забудется.

— Ну да, да, мама! — воскликнула Татьяна, выведенная из себя.

Мы больше не проронили ни слова, пока ехали. Я пытался рассмотреть на лице Татьяны отражение ее мыслей. Лицо у нее стало жестким, почти злым, и я подумал, что она считает абсурдным и даже смехотворным то, что у нас с ней случилось сегодня перед ужином. Сам же я тем более сожалел о том, что поддался искушению, что был увезен теперь, что люблю ее, а потеряю даже ее дружбу. Татьяна осталась в машине и попросила проводить мать до площадки Скуратовых и убедиться, что она не уйдет оттуда, не позвонив в дверь. Я повиновался, извинившись перед Соней.

— Я об этом не подумала, — сказала она мне, когда мы поднимались, — но если б эта мысль пришла мне в голову, я бы, наверное, так и поступила. Моя бедная мать, которая, конечно же, сидит по правую руку от Бога, часто говорила нам: «Если вы забыли что-то сделать, значит, вы не хотите это делать».

Я подождал, пока она позвонит в дверь Скуратовых, и попрощался, но в этот момент дверь открылась, и я успел увидеть женщину старше нее. Они обнялись со словами «Дорогая моя!»

В машине Татьяна сообщила, что мы едем к Кристине де Резе. Еще когда я ходил за такси, она ей позвонила. Резе жила одна на улице Спонтини и сейчас ожидала нас.

— Резе богат и работает в МИДе ради удовольствия, а возможно, потому, что это выглядит солидно. Во всяком случае от него можно многое узнать.