Ящик незнакомца. Наезжающей камерой

— Да вы смеетесь надо мной! Какие такие виды? Вы что, действительно принимаете меня за кухаркину дочь?! Можете передать вашему виконту, что дочь степей согласна, но с условием: завтра же перед ней предстанет караван купцов, которые будут рвать себя на части за честь сложить к ее ногам их тюки, набитые золотом и бронзой. Мы пошли. Уже поздно, а Мартену далеко ехать. Идем, милый, мы линяем.

Ни Кристина, ни Резе не удивились, когда Татьяна так обратилась ко мне, тогда как сам я густо покраснел. Мне было неловко за нее, если они подумают, что мы любовники. Кристина дала нам по яблоку, и мы пошли в метро на станцию «Виктор Гюго». На вопрос Татьяны, как мне понравились Резе, я ответил, что не знаю, что сказать, что не составил абсолютно никакого мнения ни о Кристине, спрятавшейся за длинные черные ресницы, ни о нем с его деньгами, хорошим образованием и спокойствием. Мы с ними жили на разных планетах. Татьяна откусила от своего яблока, и я последовал ее примеру.

— Как странно, лично я в этом Резе, с которым едва знакома, читаю, как в раскрытой книге. Мне кажется, что женщины всегда лучше разбираются в мужчинах — независимо от социальной разницы. Вот смотри, Кристина — дочь рабочих из Менильмонтана — очень быстро раскусила своего Резе. А для него, я уверена, она остается такой же загадкой, как и для тебя.

Мимо нас быстро проносились редкие машины, но на тротуарах не было ни души. Татьяна попросила поцеловать ее. Прижав ее к себе, я почувствовал, как она слегка согнула ноги, чтобы мне не пришлось задирать голову.

— Зачем ты сказала мне «милый» при них? Помнишь?

— Помню. Это вышло непроизвольно. Ты не хочешь, чтоб я к тебе так обращалась?

— Откровенно говоря, не думаю, что это мне подходит.

Мы вошли в метро и пока спускались рука об руку по лестнице Татьяна не сводила глаз с моего лица.

— Послушай, сколько можно? Ты об этом не говоришь, но ты постоянно думаешь о своем преступлении! Ты примешиваешь его буквально во все! Да сколько же еще можно переживать об этом Шазаре да вспоминать твои два года тюрьмы?! Я сожалею лишь о том, что ты убил всего одного, а не нескольких человек.

Пожилая женщина, тяжело подымавшаяся нам навстречу, услышала брошенную во весь голос фразу и с ужасом посмотрела на меня.

— Успокойся. Я вовсе не думал о своем преступлении. К тому же, если мне и случается думать об этом, то только по причине трудностей практического порядка, которые наверняка у меня будут из-за этого возникать. Но я знаю, что в твоих глазах оно меня не очернило. И все же твое «милый» мне совсем не идет.

— Что тебе за дело? Я выражаю свои чувства, как хочу.

— Вот именно, я нахожу, что это твое «милый» сильно смахивает на магазин готового платья. Интересно, что об этом сказал бы Носильщик?

— Не думай, что ты один такой умный. Носильщик целиком и полностью за такое обращение. Подумай сам, милый, как удобно было бы, если бы ты жил со мной. Хотя бы для того, чтобы выявить твоего незнакомца, нам нужно быть все время вместе. Переезжай ко мне.

Я вернулся в свою квартиру в половине первого. Боясь разбудить Валерию, я разделся, не зажигая лампу. Свет из окна мансарды напротив слегка разбавлял темноту моей комнаты, и я мог передвигаться между смутно очерченными контурами мебели. Мысли мои были поглощены Татьяной и прошедшим вечером. Когда я закутался в простыню, Валерия вдруг скользнула в мою постель, прижалась ко мне, и я отдался этому теплу, нахлынувшим воспоминаниям, самой форме ее тела, больше подходившего мне, чем этой рослой женщине. И потому, не испытывая каких-либо угрызений совести, я поддался искушению, от которого до этого считал себя защищенным. Правда, потом, через три четверти часа, я отправил Валерию обратно на ее медную кровать.

IX