Ящик Пандоры

– Это было давно, когда Латвия еще не была в Европе…

Дарий тут же вспомнил Григориана и его рифму, очень неблагозвучно, хотя и очень точно сочетающуюся со словом «Европа».

– Да нет, дело не в этом, просто в Польше очень много славян, которые в пейзаже что-то понимают. Смысл жизни не в компьютерах, не в ракетах и даже не в деньгах…

– А в чем же тогда? В сексе?

– Секс… Да, в определенном возрасте это необходимо, я, например, ярый его апологет… Но в последнее время я стал кое-что переоценивать… Не все счастье в сексе, есть вещи более значимые… – Если бы Дарий мог слышать себя со стороны, он бы поразился своей неуклюжести и лицемерию, с какими он готовил почву к отступлению. Налицо был бунт против идеологии Кама Сутры, да и как иначе, если крайняя плоть на глазах превращается в мочалку, если сам Артефакт уподобляется Пизанской башне и если… Дальше он не стал думать. Противно было осознавать, что грядет эпоха безвозвратной секс-абстиненции…

Пандора искоса взглянула на него и без улыбки подъелдыкнула:

– Смешно такие речи слышать от тебя. Могу поспорить на что угодно, что сегодня же вечером ты будешь канючить, чтобы я тебе сделала аку…

– А ты, как резаная свинушка, будешь вопить: «еще, еще»… Ты только с лица пресвятая мадонна, а внутренне ты… ты… самая настоящая, – Дария несло, как несет машину с отказавшими тормозами к обрыву.

– Заткнись, кретин! Еще одно слово – и я развернусь и уйду.

– К кому? К этому узкоглазому Чингисхану?

– А хоть бы и к нему. У него есть деньги, и он настоящий мужчина.

От таких слов у Дария челюсти свело судорогой, а с языка скатилась капля ядовитой слюны. Он остановил Пандору и, развернув лицом к себе, изрек:

– Вот когда меня закопают, как Мусея, тогда ты пойдешь куда угодно и к кому угодно, а сейчас давай-ка помолчим и подышим морскими ионами…

Но у Пандоры было другое мнение.

– Не сдвинусь с места, пока ты не попросишь прощения.

– А за что? – Дарий сделал святую мину и полез в карман за сигаретами. Это его правило: когда нечем крыть, предпочитает занять рот дымком.

– За грязное оскорбление, которое ты мне чуть не нанес… Ответь, кто я такая последняя? Блядь, шлюха – кто?

– Ни то, ни другое. Ты и я – мы оба жертвы сексуальной революции…

Она просто поедала его своими змеиными глазами, пытаясь понять и отсеять издевку от покаяния. А Дарий притянул ее к себе и поцеловал в губы. Пахнуло вином и луком, которого было очень много в зеленом салате.

– От тебя несет враньем, – сказала Пандора, и они пошли дальше, в сторону возвышающегося над дюнами маяка.

– Ладно, не психуй, я еще не простил тебя за твою выходку с этим Монголом. Ты же знаешь, тот, кто не любит, тот и не ревнует… – Про себя он подумал о другом, когда-то вычитанном: «Что бы там ни было, никогда не принимайте жизнь слишком всерьез: вам из нее живым все равно не выбраться».

И Пандора, словно демонстрируя свою лояльность и в знак примирения взяла его руку и положила ее себе на талию. А сама обняла его за плечо, и так они начали новый виток своей неповторимой и, естественно, единственной жизни…

Стояла пора, когда чайки улетают от моря к жилым домам, а вороны, наоборот, пикируют к морю, ибо те и другие поменяли меню и то, что для вольной морской птицы было позором (околачиваться возле помоек), теперь стало новой и обильной средой обитания. И вороны в выброшенной морской траве нашли для себя много такого, что делает крылья и клювы этой мудрой птицы еще крепче, а зоб, набитый ракушками и янтарем, способен переварить самую костистую рыбу, выброшенную на берег штормом…

Нет счастья в бездействии.

Осень

Глава восьмая

Сначала она воцарилась в сердце Дария. Из картин, которые после реставрации он отнес в отель, были проданы только две: «Весенняя завязь» и «Старый баркас в Асари». Поляки действительно заполнили почти всю гостиницу, но это уже были другие поляки. Если в начале и середине 90-х сюда приезжали мелкие спекулянты, среди которых были и «живописцы», покупавшие картины местных художников и затем перепродававшие их в Польше, то нынешний контингент сплошь состоял из сытых-пресыщенных и уже вкусивших большие барыши дельцов, для которых местный пейзаж представлял такую же ценность, какую для местного пейзажа представляли сытые поляки. И картины, которые Дарию посчастливилось продать, приобрели не иностранцы, а местные сотрудники отеля – секретарша президента и электрик, который собирался в гости в Израиль и который умно полагал, что лучшего презента, чем пейзаж Юрмалы, для дядьки в Израиле, бывшего юрмальчанина, придумать просто невозможно. Однако деньги, заработанные на продаже картин, оказались очень малой, если не сказать ничтожной заплатой для прикрытия огромной дыры в семейном бюджете. Шестьдесят латов… Чтобы уплатить задолжность по счетам за квартиру, электроэнергию, телефон, воду, требуется сумма, в пять… шесть… семь раз большая вырученной за «святое искусство».