Слово «картинки» кольнуло раненое самолюбие Дария, но он пропустил это мимо ушей.
Однако, как бы там ни было, шлея уже попала под хвост, и теперь нужен был другой клин, чтобы выбить первый…
– Собирайся, – сказал он, – сходим отомстить хазарам. – Это на их эсперанто означало – «пойдем сыграем на автоматах…»
Они отправились в «Мидас» и пришли туда в тот момент, когда Бронислав мокрой тряпкой убирал с пола свежую, а потому остро пахнущую кровь… На вопрос Дария: «По какой причине кровавый Спас?» – служитель культа игрищ с присущим ему равнодушием ответил:
– Афганистан не поладил с ГУЛАГом… – это он об Ахате с Энеем. – Драчка не впервой. Оба очень нервные, психуют, когда проигрывают. – Бронислав, окунув тряпку в ведро с водой, выжал ее и снова намотал на швабру. – Я уже к этим битвам привык, хотя сегодняшняя стычка была куда как свирепа. Эней сказал, что Ахат в лагере был не паханом, а петухом. Ну и завертелось, чуть меня вместе с моей будкой не снесли.
– А где они сейчас? – зачем-то спросила Пандора.
– Эней в больнице, Ахат – в полиции. Я думаю, все обойдется, почти вся ментовка здесь ошивается, хотя Эней, может, недельки две и проваляться в гипсе. Ему Ахат стулом сломал руку и повесил под глазом фонарь.
Настроение у Дария помрачнело, но это не помешало придвинуть к автомату «Амиго» (любимому ими «перчику») два стула, на которые они с Пандорой и уселись. Началось ристалище, которое с переменным успехом будет длиться несколько часов. А за это время Дарий успеет трижды сбегать в «Таверну» и навернуть там сухого вина, поболтать с буфетчицей, накрашенной профурсеткой Никой, которая в достославные времена работала в управлении торговли города и ходила в дорогих шубах и в сиянии золотых изделий. Потом он возвращался к приникшей к экрану автомата и неподвижно сидящей Пандоре, что-то говорил насчет невезения и мутным взглядом начинал следить за игрой. Канючил, чтобы она подняла ставку, и несколько раз порывался нажать на клавишу, что Пандоре не нравилась и за что она била его по рукам. Он исхитрился повысить голос, но, видимо, не рассчитав его силы, срывался на фальцет, начинал дико кашлять и, не поставив последней точки, начал закуривать. Постепенно все визуально сливалось, звуки, издаваемые аппаратом, превращались в монотонное перебрехивание, а сам Дарий, отяжелев от собственного прозябания, усугубленного вином и куревом, все ближе и ближе склонялся головой к плечу Пандоры. И, как в тумане, он различал голоса, один из которых как будто принадлежал Ахату, другой, женский – его моложавой жене Роксане, и вялотекущие интонации Бронислава, что-то объясняющего и с чем-то соглашающегося. Он всегда соглашался. В конце концов глаза Дария смежились, сигарета выпала из рук, слух потух, он сполз с высокого стула и мешком свалился на пол. И, слава богу, не причинив полу никакого вреда. Пришел в себя и с очевидной ясностью осознал свое натуральное падение. Его подняли и усадили на более низкий и более остойчивый стул, услужливо подставленный под его зад Брониславом. Пандора что-то пыталась ему объяснить, но в голове тренькало, визжало, тарахтело, безумно хотелось пить, что в конце концов и произошло: Пандора влила в его слепленный слюной рот холодного тоника, кем-то доставленного в «Мидас», после чего сразу же полегчало. Отлегло от многих мест. Равновесие – великая вещь, жаль только, что не все о нем знают.
Мир не без добрых людей, и вскоре Дария оттащили в машину возвратившегося из полиции Ахата и отвезли домой. Правда, из таксомотора он вышел сам. Почти сам, ибо с двух сторон его подпирали супруга Ахата Роксана и Пандора. Когда шли по дорожке домой, до его контуженного слуха донеслась очень справедливая реплика Медеи: «Боже мой, как Пикассо наклюкался…» Но и сама Медея была на хороших парах: они только что с Легионером выпили полбутылки самогона, и если она еще имела силы сидеть на лавочке и бить баклуши, то сам винокурщик, в дупель пьяный, лежал у себя в душной комнате и балдел от благодушия и музыки, которая влетала в открытое окно и которая исходила от дома мошенника Флориана. Это была мелодия Мариконе «На лугах любви»…
Дарий, также находясь в горизонтальном положении, тоже почти балдел, и, как ни странно, от той же «На лугах любви», но еще больше от холодного полотенца, которым увенчала его главу Пандора. Сама она была на кухне и грела воду, чтобы напоить его крепким чаем и привести в порядочное состояние. Она находилась в крайней степени опустошенности: пока Дарий маялся у ее плеча, она спустила в «Амиго» почти все деньги, которые ей он выделил. Подлый «Амиго» круто подвел, ни разу не показал трех сомбреро и вообще вел себя настолько вызывающе, что был момент, когда провернулся сто пятьдесят раз, не выдав ни одного сантима. Катастрофа! Нечего и мечтать о стиральной машине. А счета за квартиру, электроэнергию, воду? Одно предупреждение уже было и может запахнуть выселением… О чем «Амиго» только думает…