– Представьте, появляется некто с ножом, угрожает вам, требует денег. Вы еще опомниться не успели, а он уже готов вас пырнуть. Ваши действия?
– Я бы убежал.
– А я вот не смог, за моей спиной была река.
– Я бы закричал.
– Мы были одни. Вы, конечно, владеете приемами рукопашного боя и, думаю, попытались бы его обезоружить, как я.
– Я бы не стал его убивать.
– Теперь представьте, что он достает второй нож, больше первого, и опять на вас кидается. Ваши действия?
– Увертываться.
– В случае неудачи вам пришлось бы драться. Вдруг в драке он напоролся бы на собственный нож. Что бы вы сделали?
– Я позвал бы на помощь.
– В панике рукопашного боя у вас хватило бы ума звать на помощь?
– Обязательно.
– Наверное, да, вы ведь полицейский, вам хватило бы хладнокровия. А я запаниковал и решил, что лучше будет…
– …избавиться от трупа, спихнув его в реку в надежде, что никто его не найдет, не так ли?
– Это нормальная реакция.
Лейтенант заглядывает в дело.
– Значит, вы считаете себя нормальным человеком, мсье Толедано?
– Без всякого сомнения.
– Позвольте в этом усомниться. В наши дни, спасибо интернету, все происходит стремительно, можно многое мгновенно узнать о ком угодно. В интернете выложено видео, на котором вы внушаете ученикам, что существовала Атлантида, что был Всемирный потоп. Вы считаете это нормальным для здравомыслящего преподавателя истории, наставника подрастающего поколения?
– Какая здесь связь с утопленником?
– Боюсь, у вас патологическое раздвоение личности. Такое описано неким Стивенсоном в «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда». Днем вы учитель истории, а ночью превращаетесь в убийцу бездомных. Не исключено, что расследование покажет, что это не первая ваша жертва.
Обычно подозреваемый с криком опрокидывает соседний стол. Чтобы его обуздать, требуется несколько дюжих полицейских.
– Что меня ждет?
– За такое преступление дают, как правило, от семи до двадцати лет тюрьмы. Все зависит от степени перегруженности тюрем, от настроения судей, немножко – от таланта вашего адвоката.
У Рене опять начинает дергаться глаз.
– По вашему виду можно заключить, что вам безразлично ваше положение, мсье Толедано.
Рене говорит себе, что он перенял у Геба науку не мучиться из-за того, над чем не властен. Он чувствует, что приятие – форма освобождения.
Он пожимает плечами.
– Что изменилось бы, если бы я нервничал?
Полицейский приглаживает усики.
– Люди в вашем положении обычно кричат, что невиновны, гневаются на несправедливость. Некоторые кидаются в драку, нападают на следователя. Часто это – признак невиновности. Виновные более спокойны.
Учитель истории грустно улыбается:
– Зачем мне на вас нападать? Вы совершенно ни при чем, вы делаете свою работу. Я покоряюсь своей судьбе.
– Как видно, вы фаталист. Никогда еще не видел, чтобы человек так спокойно принял сообщение о том, что ему, возможно, светит многолетнее тюремное заключение.
Лейтенант протягивает ему руку в знак завершения допроса и жестом приказывает двум полицейским увести его в камеру. Там громко храпит пьяница, проститутка поглощена пережевыванием жвачки, бледный юнец с кругами вокруг глаз дрожит мелкой дрожью. На стеклах следы крови.
– Добрый день, – произносит он, ни к кому не обращаясь.
Проститутка и юнец смотрят на него без враждебности, но не отвечают. Он садится и ждет.
Спящий вдруг просыпается и хрипит. Его рвет, желто-красная блевотина мерзко смердит. Проститутка требует, чтобы пришли и вымыли пол, бледный юнец хихикает.
Рене смотрит в окно на облака, неутомимо извергающиеся серым дождем.
У него ностальгия по видам Атлантиды.
Дверь камеры открывается. Приносят сэндвичи. Бледный юнец клацает зубами, потом, вскочив, с силой бьется лбом о прозрачный пластик в двери, оставляя на нем кровавый след.
– Не хочу есть. Мне нужна доза. Я долго не протяну!
Никто не реагирует, и он колотится головой о пластик все сильнее, пока там не расплывается большое красное пятно. Пьяница рыгает, проститутка хохочет.