Ящик Пандоры

— Кстати, чем? Ну, с трансом понятно: нарвался на мужика, озверел оттого, что его вроде как обманули…

— Да.

— А с Танькой, прости, Господи, ее душу грешную?

— А с Танькой еще проще. Вернее, еще понятнее. Он ведь решил, что она его выследила и будет шантажировать. Представляешь, какая жуткая фантасмагория? Прямо хочешь — не хочешь, а поверишь, что кто-то всю эту кровавую кашу заварил и потом раздавал всем, что называется, по заслугам. Меня вот только пожалел отчего-то…

— Бросьте, Ванда Александровна. Вы-то как раз добровольно шли искупать свою вину, если таковая действительно имеется, чего я, кстати, до сих пор не понял. И засаду моим ребятами и операм чуть было не завалили: они его три часа караулили, чтобы тихо взять, когда он своим делом займется, а тут вы собственной персоной из лифта…

— Да! И ваши ребята решили меня легонько придушить, а заодно уж и челюсть сломать.

— Ну, извините. Немного пережали, возможно, но челюсть-то цела.

— Да это я так, больше от пережитого страха ворчу. Не обращайте внимания.

— Слушай, может, ты все-таки ответишь на мой вопрос?

— Отвечу, конечно. Итак, Таньке действительно случайно и не в добрый час попадают списки моих первых клиентов, и она решает предложить им свои услуги, так сказать, по второму кругу. Сейчас с клиентурой у начинающих психоаналитиков проблемы: все газеты забиты объявлениями, а спрос, видимо, не очень. Наш народ по старинке тянется к потомственным ясновидящим и гадалкам Любам. Вот она, бедная, и решилась воспользоваться старым списком.

— А почему она выбрала его?

— Да ничего она не выбирала. Он был вторым номером, а номер первый почил в бозе, старенький был, вот и помер. Так что Татьяне, можно сказать, фатально не повезло. И вот представь: она звонит ему, говорит, что от меня, и предлагает свои услуги, а он вот уже год как бесчинствует в собственном дворе и кровь за ним струится не то что ручьем — полноводной рекой. Стань теперь на минуту на его место, он же, как пишут эксперты, «невменяем только относительно инкриминируемого ему деяния», иными словами, рассудок теряет только на определенное время и по определенному поводу, а в остальное время Юрий Кузякин был вполне разумным, умным даже, респектабельным антикваром, известным и уважаемым в своих кругах человеком. И вот ему, умному, тонкому, а возможно, и утонченному, каким он сам себя, вне всякого сомнения, считает, звонит неизвестная странная девица и делает совершенно недопустимое для любого, кто хоть мало-мальски знаком с этикой работы психоаналитика, предложение…

— Стоп, стоп… А она-то, Танька, что же, несколько лет проработав с тобой, этого, выходит, не знала?

— Я бы сказала так: выходит, не поняла. Потому что это не из области конкретных знаний, а скорее из области ощущения допустимого и нет. Понимаешь? Этого-то как раз в ней не было. И боюсь — хоть о мертвых, как известно, «aut bene, aut nihil», — что и быть, прости уж, не могло…

— А у него, значит, было?

— Да, у него, безусловно, было. Он — человек, при всех своих комплексах, а возможно, именно в силу их, чрезвычайно чувствительный. Особенно когда речь идет о его персоне. Ну и не глупый, как я уже говорила. Какой же он из всей нелепицы ее звонка делает вывод? По существу, единственно верный. Он предполагает, что его вычислили, потом каким-то образом вышли па меня, получили от меня дополнительную информацию и теперь пытаются так примитивно его, как это называется, «расколоть» или банально шантажировать. Думаю, когда он увидел Татьяну — высокую, похожую на меня блондинку, — то рассвирепел еще больше.

— Он решил, что это обыкновенная ловушка.

— Вот именно: обыкновенная, примитивная, глупая, рассчитанная на обыкновенного уголовника — убийцу. И его, интеллектуала, знатока и ценителя русского модерна, пытаются в нее заманить! Могу себе представить, в какой он был ярости! Это вам не трансвестит, на которого он набрел по собственной же вине, это куда более оскорбительно! Бедная Татьяна, представляю, что она пережила за то время, пока еще была в сознании.

— Да. Пытал он ее изощренно… Эксперты и те при осмотре места происшествия курить на площадку выходили чаще обычного.

— Видимо, он добивался признания, подтверждающего его версию, а она, потеряв способность соображать от страха и боли, этого понять никак не могла, иначе, быть может, сообразила бы, и если не жива осталась, то по крайней мере избежала бы многих мучений. Хотя кто его знает, что бы тогда пришло ему в голову?