Ящик водки. Том 1

— Ну там же бабы, он как-то отбивался. Но начальство ему срезало расценки — а то если платить честно, он бы сильно много зарабатывал. Больше первого секретаря обкома! Что было бы не очень политкорректно. И была такая инструкция, что каждому по итогам года устанавливали личные расценки — и в результате все зарабатывали примерно одинаково. Такой был идиотизм. Ну, ты это лучше меня должен знать, ты ж ученый-экономист. Так Витя пытался убедить начальников, что надо платить по справедливости. Вот стоит тонна молока столько-то — и платите за каждую тонну, и плевать, сколько всего надоено. Но, конечно, никто не мог на это пойти. Ведь тогда пришлось бы признать, что Витя Иванов — единственный честный колхозник во всей Калужской области. Или если уж совсем глубоко копать, так он вообще мог согласно уставу колхоза отделиться от общественного хозяйства и выйти из него со своим паем, и насрать ему было б на нормы и расценки, он бы торговал своим молоком на рынке по рыночным же ценам. Короче, все неприятности Вити были оттого, что он, желая честно трудиться за справедливую плату, тем самым автоматически посягнул на устои. А ваша советская экономическая наука позволяла Витю так об…вать, чтоб его еще и опускать. И про это я немало написал, но ничем это, понятно, не кончилось.

— Человека как об…вали, так и будут об…вать.

— О, слышу голос не мальчика, но кандидата экономических наук… Короче, такие заметки в редакциях охотно хавали. А ругать разрешали только обком комсомола, который не желает помочь новатору. Новшество же было в том, чтоб не воровать, — это, кстати, на кандидатскую тянет. Ну, крови нам с Витей немало попортили потом местные начальники. Кстати, Калуга — красивый, милый город, я всегда это говорил, но местные начальники были такие темные, такие нудные, что все впечатление портили… А еще была такая тема. Один видный менеджер теперешней журналистики — большой демократ, разумеется, — помню, бегал по кабинету и рвал на себе волосья. Типа, что за заметку я ему принес, я его этим подставляю! Да как же подставляю, она ж не опубликована еще, только мы с тобой вдвоем ее и прочли. А он орет — нет, это подстава, вдруг узнают, кого он пригрел. Значит, заметку зарубили следующую. Некий — кстати, тоже кандидат экономических наук — в Туле создал так называемый рабочий клуб, там он вечерами собирал пролетариев и с ними разбирал производственные вопросы. На него сразу наехали, исключили из партии, и он летал там как сраный веник. Я написал — ну чего пристали к человеку, пусть он занимается с пролетариями и рассказывает им что хочет, все равно они не поймут. Смешно сказать, ему вменили аморалку: развелся с женой, а потом женился. Чего он как член партии не имел права делать.

— Почему? Коммунисты что, католики?

— Да, католики. Более того — пошли они на …! Ты ко мне чего пристал? Я, что ли, устав КПСС сочинял?

— Я тоже против разводов, но хочу понять… Они же отрицали брак!

— Ну да, Коллонтай там резвилась с матросами… Ленин — с Инессой Арманд там… И так далее.

— Коммунисты действительно были свернутые на семейной теме. Но я хочу понять причины! Ты можешь мне объяснить?

— Могу!

— Давай.

— Э-э-э… Человек должен, по коммунистической версии, привыкать к тому, что он полностью принадлежит партии. И она руководит им тотально. А когда он разводится, то он как бы ставит свои эмоции и инстинкты выше партийной дисциплины.

— Не понял.

— Ну как? Начальство ему не велит разводиться, а он, б…, лезет разводиться.

— Да мне не понятно, какое их дело!

— А то дело, что если ты с женой разведешься, то можешь по инерции заявить: «Да пошли вы вообще все на …». Над тобой уже просто утрачивается контроль.

— Так…

— Я считаю, такая схема была. Это как ты пришел в монастырь, постригся — вот и сиди, молчи. Школа послушания: сказали тебе — иди делай. И не рассуждай, о чем тебе не положено. Вот если завтра отомрет семья, то тебе об этом объявят с трибуны съезда КПСС.

— Все равно мне не понятно.

— Ты меня зря ставишь в такую позицию, что я тебе должен отвечать за КПСС. Да на хер она мне сдалась!

— Но ты как инженер человеческих душ должен понять, почему коммунисты возлюбили институт семьи. Тот самый, который в конечном счете и разрушил социализм.

— Как — разрушил? Почему именно этот институт?

— Потому что он привел к обособлению части имущества. К частнособственническим инстинктам. К защите именно своих детей, а не всех подряд. Семья разрушила коммунизм! Почему крестьянин не хотел своих быков вести на колхозный двор? Да потому что у него была семья…

— Тут, может, еще быть такая линия. Когда русский мужик разводится с женой, начинает жить один, он тогда перестает бриться, с утра пьет водку, кладет на все, на работу не ходит — известные все дела.

— А, так это у них был утилитарный подход?

— Вполне возможно!

— «Поскольку мы, коммунисты, с пьянством русского народа справиться не можем, пусть с ним справляются жены!» Так?