Ящик водки

– И тут один знакомый, про которого все знали, что он близок к Комитету, мне сказал такую вещь. Что я точно получу официальный отказ. А это все равно что волчий билет, и после даже в соцстраны не смогу ездить – куда сейчас меня, разведенного, пьющего и неблагонадежного, комитетчики выпускают с горем пополам. И что лучше мне заявление свое отозвать. Что я и сделал…

– Не удалось тебе сбежать на Запад. Хотя это попытка неочевидная. Настоящее бегство – это когда тебя берут на границе, а у тебя на подошвах коровьи копыта или ботинки задом наперед, а перед этим еще скупка валюты…

– Ага, и секретного завода план, чтоб на первое время как-то перебиться.

– А такого ничего, насколько я понял, не было. Вялая у тебя была попытка бегства – вялая, как и вся тогдашняя жизнь. Как в анекдоте, когда кукурузник пикирует на сарай: «Яка держава, такий i теракт». Там мог быть и такой диалог: «Ну зачем тебе бежать? Мы ж тебя все равно догоним…» Вообще 84-й год – самый пик вялости Совка.

– Да, хилота. Какое-то бесконечное чтение антисоветских книжек…

– А я тогда читал Монтеня. И еще Руссо и «Хождение за три моря» (взрослая версия, не путать с адаптированным пересказом для детей). Как Афанасий Никитин индусок трахал, как в плен попал, потерял там счет дням и вынужден был Пасху по мусульманскому календарю праздновать…

– Это похоже на Федора Конюхова.

– Ну да. Если говорить о духовном совершенствовании, то 1984 год, как любой застойный год, в этом смысле много дал. Множество книг было доступно – тот же Фолкнер, Сэлинджер, Фицджеральд, Хемингуэй например. А как тогда шла фантастика! Лем, Азимов, Брэдбери, братья Стругацкие, Уэллс наконец. Можно было читать и вчитываться.

– А я вот еще помню, как накопил денег и купил… нет, не дачу, но свитер. А потом еще накопил – и купил часы. Не как у тебя, вот «Ролекс», а «Восток» – за 32 рубля. Это меня сейчас умиляет.

– Не, ну слушай, масштаб потребностей был не тот! А степень эмоционального восприятия подарка та же самая.

– Ну да, за три моря хождение или за четыре, или пять, какая, на хер, разница?…

– Когда понимаешь, где планка, а она была низко, то и «Восток» радовал не меньше, чем «Ролекс». Я сам жил на пределе нищеты, мы про это уже говорили, но нищим себя не чувствовал. Даже самые богатые люди тогда жили не намного лучше, чем я. Разрыв был куда меньше, чем сейчас.

– Вот ювелир Ананов, твой земляк, когда поднялся, то из коммуналки с семьей переехал в однокомнатную и в уголке возле сортира…

– Сейчас угадаю: смастерил себе столик для работы в этом уголке? Это я понимаю. Стол, за которым я написал свою кандидатскую, представлял собой промежуток между книжным шкафом и подоконником – я заполнил его дном от детской кроватки и великолепно себя там чувствовал! Клееночка лежит, бумажки разложены, печатная машинка стоит, лампочка светит…

– После того как мы узнали, что Набоков писал свои бессмертные сочинения, сидя на биде в совмещенном санузле (мне его сын Дмитрий рассказывал), какое ж мы право имеем жаловаться на наши бытовые трудности?

– А в коммунальной квартире нельзя последовать примеру Набокова по двум причинам: во-первых, там не бывает биде.

– Ага. «Не стреляли, потому что, во-первых, не было снарядов».

– Но есть и вторая причина, и она тоже веская: соседи могли пиз…лей отвесить. За то, что санузел занял на всю ночь.

– А сейчас у тебя сколько тут на даче биде?

– Здесь у меня биде два. Так что одно биде я, как писатель, могу смело занимать. А могу и на унитазе сидеть.

– Унитазов в настоящий момент сколько у тебя?

– Сейчас я посчитаю… Раз, два, три… Четыре, пять, шесть…

– Но пишешь ты не на них, а на кухне.