Ящик водки

Не могу тут удержаться от того, чтоб не обозначить перекличку Малашенко с моим собеседником – я имею в виду знаменитое интервью Коха, которое цитировалось в начале книги, – о том, что русские сами во всем виноваты, поскольку сами себя сажали и расстреливали. После того как все внешние враги были побеждены. Так вот что мне Малашенко рассказывал в 1997 году: «Меня раздражают разговоры, что вот пришли нехорошие коммунисты и устроили революцию и тот режим. Как будто большевики были марсиане, прилетели на космических кораблях и изнасиловали бедную хорошую страну! На самом деле половина наших сограждан была готова посадить и содержать в лагерях другую половину – или вовсе расстрелять. Сколько было истрачено и промотано за десятилетия! А из ямы выбраться до сих пор не можем».

И вот еще два примера. Один мой коллега, старший товарищ, сильный профи, как раз в 84-м вступил в партию – и немедленно ушел на заметное повышение. Его тут же стал возить шофер на казенной «Волге», в том числе и на обкомовскую промтоварную базу за дешевыми импортными шмотками. И вот он мне в то самое время говорил: «Старик, большевики – это всерьез и надолго. Поэтому надо с ними сотрудничать и брать свое». Он меня просто-таки стыдил за то, что я не вступаю в ряды… После он ушел в немедийный бизнес, поднялся и уехал со своей фирмой в бывшую социалистическую Европу. А вот еще один товарищ, чистейшей воды альтернативщик, со всеми феньками – церковный сторож, самиздат, гитара, самогоноварение, хиппизм, – где-то в 80-м мне сказал: «Через два-три года у нас в стране все изменится, мы будем путешествовать, зарабатывать деньги, вообще заживем как люди. Откуда я это знаю? Да так, просто чувствую». Ошибся он на три-четыре года, то есть практически, плюс-минус, в яблочко попал. Но после он, вот что странно, вот что досадно, так и остался альтернативщиком! (Были временные отступления, на уровне попыток заняться бизнесом и уходов, заходов в легальную коммерческую прессу, но его все равно выбросило в старую колею.) Тут просто ирония судьбы: одни ошибаются в прогнозах, неверно понимают ситуацию, но живут красиво при всех политических режимах, а другие все видят насквозь, на годы вперед, но это им не мешает перебиваться с хлеба на квас. Как говорил Чехов, цитируя по памяти Достоевского, чтоб жить по уму, одного ума мало…

– А вообще я никогда не ставил такой задачи: быть успешным любой ценой. Это такой детский идеализм, который мне вдалбливали в голову еще черт знает с каких времен – и родители, и покойная тетка, и дядьки, которые сидели на шахтах… А вот папаша у меня коммунист был! Что ты! Карьеру делал… Он был как Малашенко. Партфункционером, правда, не был никогда – он чистый производственник. Но на партконференции, задрав штаны, ходил… Хотя по большому счету чего ему было в коммунистах делать, они ж его законопатили за Можай в шестилетнем возрасте…

– Это ты ему так говорил?

– Нет, в принципе я его понимал, правила игры были такие. Сам себе пусть бы он задал этот вопрос! А мамаша – она была позлей, конечно.

– Ну и где у нас сейчас Малашенко?

– В Нью-Йорке; тоже нех…во. Вон куда кривая вывела, из ЦК-то КПСС… Я тебе не рассказывал, как я в разгар скандала с НТВ выступал в Вашингтоне в Никсоновском центре? Я им там говорил: «Как это так? Объясните мне! Вот я перед вами сижу – я, Кох, который, будучи кандидатом наук, работал дворником, потому что как беспартийный и с репутацией соответствующей не мог на хорошую работу устроиться… А теперь кто же учит меня демократии? Сотрудник ЦК КПСС Малашенко и преподаватель Высшей школы КГБ Киселев. И вы недоумеваете почему-то по поводу меня – а не по поводу их!» Ха-ха-ха.

– И чем ваша беседа с американцами кончилась?

– Если ты помнишь, после нескольких моих и Бори Йордана поездок в Вашингтон в столице США как-то спал накал страстей по поводу того, что в России душат свободу слова. Мы там подробно объяснили, что такое свобода слова в исполнении Гусинского и сколько он брал денег, чтоб не наезжать…

– Ну и сколько?

– Говорят, пятьдесят лимонов в год у него такса была. Говорят! А сам я точно не знаю. Я, во всяком случае, не платил ему ни копейки. Может, поэтому он меня поедом ел в 97-м году? Но вернемся к тем временам, к нашему 84-му. Почему я не колебался вместе с линией? Наверное, это идеализм, в этом не было рационализма. Думаю, что так… А может, меня просто не принимали в эту игру, а напрашиваться не хотелось. Лень, да и противно…

– А Париж, он же стоит мессы?