Ясная ночь

   - Ты стал ухаживать за мной, - перебила я, боясь, что собьюсь с мысли, - когда Таисья что-то увидела во мне - тогда, в магазине. А до этого ты обращался со мной, как с ещё одной студенткой, которую привезла Женя. Думаешь, мне неинтересно, в чём дело? Я же сразу почувствовала, что здесь что-то не то.

   - Почувствовала? Зоя, скажи честно: у тебя нет ощущения, что ты раньше меня видела? Или хотя бы, что ты раньше была в этой деревне?.. - Он замолчал, испытующе всматриваясь в меня. И договорил осторожно, словно боясь, что я буду смеяться: - Или что ты раньше была в этом доме? Не было ли у тебя чего-то вроде дежа-вю?

   - Нет. Ничего не было.

   Его лёгкое удивление - и ничего больше. Как будто он уверился в том, что у меня дежа-вю точно было, и тут вдруг такой облом!

   - Ты уводишь, - поразмыслив, сказала я. - Так что такого увидела во мне Таисья, что ты стал ко мне неравнодушен?

   - Это касается вопросов об умолчании в связи со здешним сглазом, - спокойно ответил он. - Но главное в другом. Пусть будут караваи, сделанные на смерть, и сглаз, пусть будет что угодно, я расскажу тебе абсолютно всё дня через два. Потерпишь?

   Я исподлобья посмотрела на него. Хорошо ему, который всё знает, так говорить со мной. А если... Собравшись с духом, я заявила:

   - В подвале я нашла картины! Это работы твоего предка?

   Думала, что сейчас ожесточится и разругается со мной. Ха! Он обрадовался!

   - Ты видела? Тебе нравятся? Поможешь мне сегодня их повесить в холле первого этажа? Крючки для них давно готовы, только мне нужен помощник, который бы говорил, как они повешены, прямо ли, криво ли. Ну так как? Поможешь?

   - Помогу!

   Про пачку писем говорить не стала. И про сундучок тоже. У него есть тайны? У меня тоже будут. В подвале этого дома можно столько всего припрятать!

   В опустевшем доме мы занялись работой. Андрей сказал, что давно хотел развешать картины своего предка, да всё руки не доходили, а я призналась, что картин ещё не смотрела, потому как боялась трогать бумагу, в которую они завёрнуты. Для начала мы разделились. Он побежал вытаскивать картины - довольно тяжёлые из-за обязательных рам, а я приготовила воду и тряпки - протирать их от пыли.

   В первый раз спустилась вместе с ним - показать, где находятся холсты: оказывается, он знал, но в этом нагромождении быстро "забыл дорогу" к ним. Но больше в старую часть подвала не ходила: пока Андрей примеривался, как взяться за обтянутый бумагой квадрат, я стояла рядом, не пытаясь даже браться - строго-настрого запретил поднимать тяжести. И - похолодела от быстро отзвучавшего в сумеречном воздухе, не услышанного Андреем смешка. Поняла, что не услышал, когда он всё так же спокойно обхватил сразу две картины и быстро зашагал к выходу.

   С трудом согрелась в коридоре, где Андрей прислонил к стене свою ношу и сам с любопытством начал разворачивать обёрточную бумагу. И то... Согрелась лишь потому, что помогла ему в деле разрушения - бумагу кое-где приходилось рвать, потому как бечёвка вокруг неё в некоторых местах была так жёстко затянута, что не хотела развязываться. Ещё и за ножницами пришлось бежать. Выяснилось, что эти картины Андрей видел, но заниматься ими серьёзно не мог по причине строительства. А нашёл все вещи в подвале деревенской часовни, куда их перевезли после пожара.

   - Вывезти оттуда вывез, - сказал он, пальцами любовно проводя по раме, - а из-за хлопот с домом руки всё не доходили до них. Зоя, принеси, пожалуйста, табурет из кухни. Поставим на него - тебе удобней будет приводить в порядок. Ну? Как тебе эта красавица?

   Уже предупреждённая письмами, я, улыбаясь, взглянула на портрет белокурой девушки. Она оказалась гораздо живей той, которую я представляла себе по письмам сестёр художника. Андрей прав: она красавица. Тонкое лицо, чуть скуластенькая, прозрачно-серые, подчёркнуто - художником - блестящие глаза. Просился к героине портрета только один эпитет: "Прелесть!" Потому что художник очень постарался, чтобы зритель увидел девушку именно такой, какой видел возлюбленную он сам... И внутри меня поднялось очень сильное, но даже для меня самой смешное чувство зависти: Андрей меня не рисова-ал! И даже те наброски, за которыми я его однажды заметила, не показал!

23

  Сначала я просто восхищалась картинами, но, когда Андрей расставил их уже открытыми вдоль стены, я вдруг заметила кое-что интересное: из семи холстов шесть написаны так, словно скрывают сюжет в какой-то дымке, будто художник фантазировал и слегка притуманивал (не знаю, как по-другому сказать) лицо девушки, делая его слегка неузнаваемым, расплывчатым. Даже, скорее - прятал девушку под дымкой, под каким-то маревом. А на седьмом портрете лицо девушки казалось чуть не фотографически точно выписанным. И если на шести картинах девушка была всегда среди цветов, а на одном держала в руках голубя - как часто на старинных сентиментальных картинах, то на седьмом холсте она сидела в деревянном кресле с длинной спинкой и смущённо улыбалась зрителю, словно впервые посаженная для позирования.