Ясное, как солнце, сообщение широкой публике о подлинной сущности новейшей философии. Попытка принудить читателей к пониманию

Итак, по Фихте, «я» выступает одновременно и условием, и целью мыслительной деятельности. Но всякая ли ментальная активность может быть призвана мыслительной деятельностью? Можно ли, например, считать мышлением бредовые состояния, галлюцинации, транс, сон и пр.? В своем ответе на этот вопрос Фихте вполне определен и весьма категоричен: мыслительной может быть признана только рациональная деятельность, подчиняющаяся законам формальной логики, все остальное – лишь случайные эпифеномены человеческой жизни, непригодные для систематизации и изучения. В полном соответствии с рационализаторским духом Просвещения, Фихте объявляет строгий запрет на сферу сиюминутных ментальных эффектов и неконтролируемых страстей, которой в психоаналитической традиции соответствует понятие «бессознательного». Здесь этический пафос учения Фихте выступает на первое место, вытесняя сугубо научный интерес. Категоричным тоном духовного ментора Фихте утверждает, что «…грезить можно только во сне, но наяву нельзя позволить себе, чтобы в голове проносились появившиеся сами собой образы. Эта абсолютная свобода произвольно придавать своему духу определенное направление и удерживать его в этом направлении есть исключительное условие не только для философского, но и для обыкновенного здравого и правильного мышления[7]. «Правильное мышление», в данном случае, – это мышление сугубо рациональное. Основными его атрибутами выступают осознанность, системность, строгость и целенаправленность: случайное, бессистемное, фрагментарное мышление не является для Фихте мышлением в строгом смысле слова, так как в нем отсутствует то, что делает мыслителя в полном смысле слова самостоятельным, т. е. опирающимся в своей мыслительной деятельности на собственные построения.

Фихте утверждает абсолютный приоритет мышления над всеми прочими видами деятельности, поскольку только в мышлении мир, собственно, и может быть представлен. Любое явление природы или социальной реальности, не будучи воспринятым, имеет лишь потенциальный характер: однажды заведенные часы работают и без участия человека, не будучи им осознаваемыми, но их существование в этом случае имеет лишь потенциальный характер, актуальным оно становится только в тот момент, когда часы оказываются в фокусе сознания и исполняют свою основную функцию – отвечают на сугубо человеческий вопрос «Который час?».

В фихтеанском пренебрежении к «объективной реальности» можно было бы, при желании, разглядеть крайний солипсизм, что не преминули сделать его многочисленные критики, как при жизни, так и после смерти. Впрочем, это обвинение совершенно неправомерно: в теории Фихте отстаивается позиция, согласно которой теоретическому осмыслению доступны лишь плоды опытного познания; все, что выходит за рамки непосредственного опыта, не может составлять предмет познания и с точки зрения строгой науки само его существование весьма проблематично.

В то же время процесс мышления, согласно Фихте, отнюдь не гомогенный процесс: существуют различные уровни познавательной деятельности, которые Фихте называет «степенями жизни» или «степенями сознания». Основное отличие между этими степенями состоит в уровне осознанности, которым обладает сознание в тот или иной момент времени. Так первая степень жизни представляется Фихте своеобразным фундаментом познавательной активности – это уровень непосредственного опыта. На этом уровне сознание полностью растворено в вещах, выступающих его феноменальными определениями. Заметим, что в фихтеанской теории познания определение одновременно и логическая операция, и тот способ, с помощью которого вещи представляются сознанию в процессе познавательной деятельности. Так логическое понятие той или иной вещи непосредственно связано с тем, каким образом эта вещь представляется нам в опыте восприятия. К примеру, непосредственное восприятие неба задает наше представление о нем, в основе которого лежит естественное отношение человека к небу. Чисто феноменальное определение неба как «того, что простирается над моей головой», одновременно служит и средством самоопределения человека как существа, живущего в «поднебесном мире». Таким образом, логически определяя небо как предмет своего рассмотрения, сознание одновременно определяет и само себя, устанавливая пределы своей самости («тот, кто живет под небом»).

Вторая степень жизни предполагает разделение познающего субъекта и объекта познания в результате рефлексии. Собственно, только на этом уровне сознание вовлекается в созерцание самого себя, а предметом познания становится сам процесс познавательной деятельности. Согласно Фихте, эту степень жизни характеризует более высокий уровень осознанности и, как следствие, свободы. Строго говоря, только сознающее себя «я» свободно в полном смысле этого слова, так как только на уровне самосознания ему удается преодолеть естественную пассивность и стать полноправным субъектом действия.