В качестве своеобразного ориентира для построения своего наукоучения Фихте использует геометрический метод. Точность, наглядность и аподиктическая значимость геометрических истин делают эту науку оптимальной пропедевтикой наукоучения. Опора на геометрический метод очередной раз выдает в Фихте представителя картезианской традиции: вслед за Декартом и Спинозой он стремится выработать универсальную аксиоматику мыслительной деятельности, столь же очевидную, окончательную и незыблемую, каковой представлялась в его время аксиоматика, лежащая в основе геометрии Евклида. Для современного ученого, живущего в ситуации аксиоматического плюрализма и рассматривающего геометрию Евклида в качестве одной из возможных аксиоматических систем, наряду с геометриями Лобачевского и Римана, слепая вера Фихте в возможность существования универсальной аксиоматики лишний раз дискредитирует его собственную систему. Впрочем, правомерна ли оценка фихтеанской методологии в отрыве от исторического и социокультурного контекста? Не стоит забывать, что Фихте был мыслителем эпохи Просвещения, руководствующимся стандартами рациональности, которую В. С. Стёпин называет классической. Классический тип рациональности, согласно Стёпину, ориентирован на «…построение завершенных и всеобъемлющих систем, которые претендовали на статус абсолютной истины»[9]. Данный тип рациональности направлен на поиск универсальной, общезначимой системы высказываний и правил их согласования, справедливой для любого мыслящего существа – независимо от его пола, национальной и культурной принадлежности. Фихтеанский проект наукоучения являет собой одно из высших проявлений классической рациональности и своеобразную кульминацию всей рационалистической традиции классического периода.
Итак, наукоучение Фихте берет в качестве образца геометрический метод, используя как основной методологический принцип принцип системности. С точки зрения немецкого мыслителя, всякое знание, претендующее на научность, должно обладать системностью – то есть иметь в своей основе единый организующий принцип. Отсюда берет начало и убежденность Фихте в возможности некоего универсального научного метода, равным образом справедливого для любых наук, независимо от их специфики. Впрочем, было бы несправедливо утверждать, что Фихте всецело находится в плену «предрассудка системности». В «Ясном, как солнце…», в ходе дискуссии с воображаемым оппонентом, он позволяет себе некоторое сомнение в принципе системности как в основном организующем принципе «новейшей философии». Способ, которым Фихте разрешает это минутное сомнение, весьма оригинален: заявленная системность, будучи лишь предположением, может быть окончательно доказана лишь в том случае, если ее удастся реализовать на деле. Иными словами, если сам фихтеанский проект наукоучения сумеет достичь того уровня цельности, который соответствует понятию системы, то его успех будет лучшим доказательством той системности, от которой отталкивался мыслитель, приступая к его построению. Предвидя обвинения коллег в наличии в своих рассуждениях порочного круга, Фихте замечает, что речь идет не о логическом порочном круге, а о процессе самосозидания: как организм доказывает свою жизнеспособность в процессе развития, утверждая свое существование перед лицом враждебной окружающей среды, так и философская система доказывает собственную справедливость в ходе последовательного самоутверждения. Единственным действенным контраргументом против этой аргументации Фихте могла бы быть констатация, что в течение жизни ему так и не удалось построить законченную непротиворечивую систему, и каждая новая версия наукоучения не могла удовлетворить в полной мере ни его многочисленных оппонентов, ни его самого.