Ясное небо

А потом пелена в очередной раз расступилась, открывая безоблачное голубое небо, и он чуть не умер от дикого заряда злобы и ненависти, который врезался в него, стоило лишь взглянуть в эту синеву, выходя из подъезда.

МОЙ!! УШЕЛ!! СБЕЖАЛ!!! МОЙ! ВЕРНИСЬ!!

МОЙ! ОТДАЙ! НЕТВОЁ!!! МОЁ! ВЕРНИ!! МОЁ!!

ОТДАЙОТДАЙОТДАЙ!!!

Он шарахнулся и упал на ступени у подъезда, зажмурился — и это, наверное, его спасло. Измученное сердце не выдержало бы долго этого потока голодной нечеловеческой ненависти. В тот день он не пошел на работу, отзвонился, отговорился недомоганием. Задернул шторы во всем доме, еще раз случайно зацепившись взглядом за клочок синевы.

МОЁМОЁВЕРНИ!!!

В тот раз ясное небо держалось два дня. Два дня он сидел дома в сумраке, пил горький кофе без сахара и вспоминал, вспоминал, вспоминал.

Ему было проще, чем кому бы то ни было — он видел их всех, разбившихся, утонувших, попавших под машину, наглотавшихся таблеток и просто умерших от сердечного приступа. Никто не связывал это с ясными днями, зачем? Как и в любом другом городе, в Н-ске хватало и несчастных случаев и суицидов. Просто небольшие пики, легкая зависимость от погоды, велика новость. Несчастные случаи происходили не чаще, чем везде, просто в дни ясного неба…

Всегда были смерти. Трое-четверо, иногда больше, иногда меньше. В лучшем случае они умирали по дороге в больницу. Наши соболезнования, такие молодые, жить да жить…

Он не знал, что это и почему оно нависло именно над их городом, но теперь лучше понимал эти неудачные для скорой помощи дни. Тварь была осторожна и изобретательна, мало кому приходило в голову как-то связать безоблачное синее небо и несколько несчастных случаев с трагическим исходом. Большинство радовалось солнцу и синеве, ничем не рискуя.

Он замечал, что оно больше любило молодых, перспективных, счастливых. Были и инфаркты и инсульты у пожилых, но многие выживали — видимо, стариками тварь брезговала. Не нравился вкус?

Тишину залитого больничного коридора прорезала телефонная трель — белый пластиковый зверёныш на столе у Лизы торжественно и истерично возвещал о первой жертве безоблачному городскому Молоху. Кружка выпала из дрожащих пальцев и покатилась, звеня ложечкой, разливая коричневую жидкость по линолеуму.

— Скорая помощь, что случилось? — услышал он диспетчера.

— Адрес, — после ответа с того конца провода, привычный голос молодой и жизнерадостной Лизы лязгнул как затвор автомата.

— Дышит? Не перемещать, не трогать, ждите, уже выехали, — и тут же, под сухой щелчок брошенной трубки, звонко и тревожно на весь блок:

— Леша, реанимацию к общаге физфака БЫСТРО! Парень выпал из окна, пятый этаж!!

Он закрыл глаза, слушая топот ног, рев движка и вой сирен за окном. Он был не единственным врачом в их скорой, Леша хороший спец и знает свою работу, не раз спасал жизни. Лиза молодец, что послала его, помнит, девочка, о бзиках старшего врача. Но сегодня это не поможет, будут еще вызовы, он тоже нырнет в душное нутро микроавтобуса и помчится под вой сирен по сонным улицам Н-ска. Будет до последнего пытаться вырвать очередную жертву из бездонной лазурной пасти…

Но оно не отдаст. Оно никогда не отдает свое. На его памяти оно ошиблось только один раз. И этот один раз сейчас затравленно стоит в конце больничного коридора и тоскливо смотрит на лужу разлитого кофе с блестящей ложечкой в середине.

* * *

Н-ск, обрывки разговоров:

— Варежку завали, понял?!

— Колян все, харэ.

— А чо он несёт?

— Да ладно, хорош, говорю. Не для этого собрались.

— Колян, ты это, я не в том смысле… Просто ну как так-то, вы ж рядом были…

— И чо рядом?! Мага плавает лучше, чем мы оба, вместе взятые! Мы думали — прикалывается, нырнул и угорает. Пока дошло…

— Ты башку включай, Лёх, когда чё-то говоришь. Колян чуть сам не утонул, пока за Магой ныряли.

— Да вода ж мутная, не видно ни хера! Когда наткнулись… мы ж откачивали! И скоряки!

— Да скоряки отжались… Тот с сединой сам посинел, пока откачивал. Я думал, рядом сейчас ляжет. Чуть ребра Маге не переломал.

— Ладно, давайте, что ли…

— Да, за Магу, пацаны. Не чокаясь…

* * *

— Слыхала про Маринку-то? Кошмар какой…

— Ой, ужас. Под грузовик говорят?

— Да, сразу насмерть.

— Ооой… А как так-то? Неужто сама…

— Ну да, ты что. Нет, она, конечно, с придурью была, прости господи, наивная. Летящая, как мой балбес говорит. Но не настолько уж.

— Да и с парнем ее этим у них, вроде все хорошо было. Я слыхала, он ей предложение сделал?

— Накануне, говорят, да. Ходит сейчас — лица нет. Говорит, ко мне бежала, наверное, спешила.

— Ой, молодежь. Ветер в голове.

— Нельзя так про нее… теперь-то.

— И то правда. Земля пухом.

— Беда-то какая матери. Молодая ведь совсем, жить да жить…

* * *

— А что, экзамен не начался еще, что ли?

— Ларис, ты хоть иногда от своих ногтей отрываешься?

— Чего?

— Перенесли экзамен на понедельник, траур на факультете.

— Ни фига себе. Чо случилось-то?

— Сашка из второй группы умер. Из окна общаги то ли выпал, то ли прыгнул.

— Серье-е-езно… Типа суицид, что ли?

— Да не знает никто, записки, говорят нет, только конспекты на подоконнике.