Ясновидящий

У меня времени в избытке. Ведь поговорить с человеком мне удается лишь тогда, когда он сам приходит сюда, в этот дивный мир кристаллов. Время от времени такое случается, и я этому рад. Полезно и весьма приятно отвлечься на время от вечного и вкусить бренного...

— Сомнительный, надо сказать, комплимент! — оглушительно захохотал Мэйс.

Но остальным вовсе не было весело.

— Пошли, пошли, гиппопотам! — сказал Грегор. — Нам нужно еще вещи разложить да по два фунта камушков собрать. А Потрясателя следует оставить наедине с этим призраком.

— А я думал, что ты заинтересовался этим видением не меньше учителя!

— Так оно и есть. Но боюсь, что мое присутствие может отвлечь Потрясателя. Бывают моменты, когда человек должен остаться один, даже если ему хочется чьего-то общества. Потрясатель это прекрасно понимает. Он расскажет мне обо всем позднее, притом не только со всеми подробностями, но и с такими прикрасами, от которых рассказ сделается еще более захватывающим.

...Когда все крепко уснули, чтобы набраться сил перед завтрашним переходом, Потрясатель все еще продолжал беседовать с диковинным кристаллическим образом, который переместился ниже, на один из пальмовых стволов, и странное лицо находилось теперь на уровне лица самого Сэндоу.

Настала ночь.

Сэндоу держал в руках алмазную змею, поглаживая тонкими пальцами твердые чешуйки, окрашенные в самые нежнейшие цвета спектра.

И слушал.

Утром Потрясатель, бодрый и свежий, словно после полноценного ночного отдыха, позавтракал, не прерывая беседы с новым своим знакомцем, а когда настало время трогаться в путь, задал ему еще один вопрос. Последний. Он приберег его напоследок не без умысла.

— Добрый друг мой! Хотелось бы узнать, что для вас ваше заточение: благословение или проклятие? Может быть, вы захотите, чтобы я в меру слабых сил моих попытался вам помочь? Все эти кристаллические конструкции — вплоть до тончайших листьев пальм и папоротников — тверды как камень. Но возможно, если я сокрушу кристаллы, в которые заключено ваше тело, я освобожу вас?

Нет... Если речь моя и звучит порой мрачно, то вовсе не потому, что я страдаю. Поначалу это и впрямь было мукой. Разум мой бился в тисках неведомого, душа изнемогала... Нелегко было свыкнуться с тем, что никогда более не прильнешь к теплой и мягкой женской груди, не изведаешь вкуса яств и вина... Вы ведь понимаете, каково со всем этим смириться. Но с течением времени приходит и мудрость — ибо нельзя пребывать нетленным, жить в бесконечности и вечности, не приобретя мудрости. А с мудростью приходит и смирение. Мудрый человек никогда не станет сражаться с тем, что необратимо и незыблемо. Ну, а смирение приносит радость. Правда, радость эта совершенно не походит на обыкновенную человеческую, но боюсь, вы не сможете понять меня вполне, добрый Потрясатель...

— Подозреваю, что вы правы, — вздохнул Сэндоу. — Однако меня в первую очередь влечет Знание — все остальное малозначительно. И поэтому я понимаю, о какой радости вы говорите. Это сродни утолению голода — так любопытный алчно насыщается информацией, жаждет постичь неизведанное... Возможно, чувства мои в сравнении с вашими мелки и ничтожны, и все же...

Искренне желаю тебе утолить свой голод...

— А я тебе — не насытиться никогда! — торжественно произнес Потрясатель Сэндоу, обнаруживая таким образом полнейшее понимание хотя бы одного аспекта того странного существования, на которое обречен был его собеседник.

— Мы отправляемся, Потрясатель Сэндоу! — объявил главнокомандующий Рихтер.

И Сэндоу направился на свое место в шеренге, подле Мэйса.

Они уходили прочь из этого сверкающего леса, где обитали кристаллические люди и тигры, устремляясь вперед, к новым чудесам, затаившимся в сердце этой забытой земли...

Глава 18

В течение трех последующих дней они повидали много необыкновенного, однако и натерпелись немало. Потрясатель, пожалуй, был единственным, кто не обнаруживал робости при ошеломляющих открытиях. Более того, он походил на ребенка, всецело захваченного жаждой открытий, и, подобно ребенку, начисто забывал о страхе погибнуть или покалечиться. Некоторое время спустя многие решили, будто старый маг недаром столь бесстрашен, ибо, невзирая на страх перед неизведанными землями никто еще не расстался с жизнью и даже не был ранен. В сердцах солдат крепла уверенность в том, что черная полоса их жизни осталась позади, а впереди их поджидает удача.

Хотя некоторые из них и попадали в серьезные переделки, но благополучно выходили сухими из воды и потом от души хохотали, вспоминая свое чудесное избавление, вовсю подшучивая друг над дружкой. Все это казалось сущим праздником, особенно в сравнении с тем, что случилось во время покорения Заоблачного хребта...

Они вышли из джунглей и оказались в степи, поросшей чахлой травой и низкорослыми уродливыми деревьями, чьи измученные корни из последних сил цеплялись за камни, припорошенные тонким слоем земли. Все деревья клонились в сторону гор — туда, куда дул ветер, и были единственным убежищем для людей в случае необходимости укрыться от патрульных летающих машин.