— Ивану уши, наверно, оттирают, — сказал я. — Здесь ветрено, пойдем в лесу подождем.
После лунного света и ветра в лесу было сумрачно и тихо, как в шалаше. Со всех сторон обступали деревья, в полумраке казавшиеся огромными и мохнатыми; ветви их сходились над головой, сквозь них кое-где просачивались звезды. Комья снега с ветвей шлепались в сугробы, и Лена каждый раз вздрагивала. Чем дальше мы углублялись, тем становилось темней, страшней, и Лена, задержавшись, зашептала:
— Дима, иди вперед!
— Боишься? — спросил я и громко прочитал запомнившиеся слова сказки: — «Что сделаю я для людей?! — сильнее грома крикнул Данко. И вдруг он разорвал руками себе грудь и вырвал из нее свое сердце и высоко поднял над головой…»
Я ударил себя по груди, как бы разрывая ее, затем поднял руку и сказал:
— Иди за мной!
И действительно, мы прошли совсем немного, и лес, точно в сказке, расступился и открыл перед нами поляну, отороченную по краям черным кружевом теней. От нее исходил фиолетовый поток света.
— Озябла? — спросил я Лену.
— Руки немножко.
— Дай сюда.
Я воткнул палки в снег. Лена сняла маленькие варежки и протянула мне руки. Я подышал на них, потом расстегнул пиджак и прижал их к теплым своим бокам.
— Тепло?
Лена кивнула.
На бледном от лунного света лице ее глаза казались темными, крупными и встревоженными. Встретившись взглядами, мы почувствовали неловкость, отвернулись и некоторое время молча смотрели на мерцающую поляну.
— Придем сюда весной? — сказала Лена.
— До весны еще далеко.
— Совсем недалеко. Уже пахнет весной, слышишь?
— В такой-то холод?
— Ну и что же? Все равно пахнет, — уверяла она упрямо.
Не желая спорить с ней, я согласился:
— А ведь, пожалуй, правда, пахнет…
— Дима, — опять заговорила Лена, — где вы видели эту женщину, артистку эту?
— На пароходе. Она просила Саньку играть на скрипке.
— Он играл?
— Да.
— Она красивая?
— Ты же видела.
— Она тебе нравится? — голос ее задрожал. — Нравится, я знаю. — Лена выдернула руки, надела варежки и проговорила безразличным тоном: — Холодно, пойдем…
Позади послышалось шуршанье лыж, и вскоре на поляну выехал Иван с Никитой. Иван шумно отдувался.
— Ага, уединяетесь!.. — сказал он, вытирая горячий лоб. — Надо Саньке шепнуть, и дуэли не избежать.
Никита прикрикнул на него:
— Проходи, не задерживайся!
— Мы вас ждали, — скромно проговорила Лена. — Пойдемте вместе.
— Нас? — недоверчиво-хитро переспросил Никита. — Что-то не верится… Ну, тронулись!..
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Долго мы допытывались у Сергея Петровича, зачем его вызывали на завод в тот вечер. Но он не говорил, только трепал нас по щекам и, улыбаясь, отвечал односложно:
— По делам, ребята…
— По каким? — настаивали мы. — Скажите, что случилось?
— Мало ли что может случиться! Завод наш большой, всяких дел пропасть. Есть кое-какие узлы, их надо распутать, некоторых людей надо проверить…
Но определенного так ничего и не сказал.
А дни, перепутываясь, беспорядочно летели, пропадали позади в беспечной суматохе вспыльчивой мальчишеской жизни. Надвигалась весна, которую ждали мы с необъяснимым предчувствием чего-то праздничного, счастливого.
Давно ли шуршал в лесу осенний дождь? Давно ли сугробы выгибали свои сахарные хребты и кололи глаза искристой, игольчато-острой россыпью? А вот уже и весна властно вступала в мир, ручьисто напевая и расплескивая вокруг веселый, бокальный звон капели. Дома оживились на припеке, как бы засмеялись, — обнажились острые сосульки под крышами. Деревья стряхнули с себя остатки снега и, мокрые, освеженные, зашумели под теплым, душистым ветром. Но по вечерам плакучие ивы еще стояли обледенелые, тонко вызванивая хрустальными подвесками ветвей.
Санька проснулся среди ночи, уловив приглушенно-нежные звуки и шорох далекой грачиной суеты. Он открыл форточку, просунул в нее голову, втянул воздух и, умиленный, прошептал:
— Мать честная, весна!..
Но весна не принесла нам ожидаемой радости.
Только сейчас мы осознали, что такое завод, с которым связали свою судьбу. Как и все большие заводы, он предстал перед нами крепостью, вокруг которой рыщут тайные вражеские силы.
Известия, одно неожиданнее другого, проникали в общежитие, поражая пытливое воображение подростков: новости рассказывали полушепотом, таинственно озираясь по сторонам.