Ясные дали

— Встречался я с ним на съезде колхозников-ударников. Вышел я на трибуну речь держать… Докладываю съезду — все у меня на бумажке расписано: достижения и недостатки. Сталин мне вопросы задает, я отвечаю. Давайте, говорю, нам машин побольше теперь. Хозяйство растет с каждым днем, и без машин нам ни туда, ни сюда — тупик. А потом Сталин сам большую речь держал. Правительство, говорит, горой стоит за рабочих да за крестьян-колхозников. А вы, говорит, трудитесь честно, берегите машины, тракторы, с честью выполняйте задания нашего рабоче-крестьянского правительства, укрепляйте колхозы и вышибайте вон из колхозов кулаков и подкулачников, которые пробрались туда. Вот как!

Трофим Егорович помолчал, подумал и добавил:

— А машины правительство, верно, шлет в деревню. С каждым годом все больше. Этим летом хлеба комбайном начнем убирать. Придет время, когда всю работу взвалим на машину, а человек только управлять ею станет.

Трофим Егорович поднялся, постоял немного, глядя на Волгу и о чем-то думая, и, прощаясь с нами, попросил:

— Так вы, ребята, в самом деле, поработайте, помогите нам…

2

Долго безмолвно сидели мы на ступеньках крыльца, обдумывая рассказ дяди Трофима.

На старых ветлах, на фоне красноватого вечернего неба хлопали крыльями, негромко, устало кричали, точно переругивались, грачи и галки, устраиваясь на ночлег. Закат, веющая прохлада, звучащий в ушах задушевный голос Трофима Егоровича рождали неуловимые светлые думы, которым трудно было найти слова, но которые грели и баюкали душу, полную тихой грусти и счастья.

— Где спать станете? — спросила мать из сеней, нарушая безмолвное очарование.

— На сеновале, — поспешно откликнулась Тонька вскакивая. — Я уже постлала им.

Сестренка увлекла нас за собой. В сарае было темно, вязко и сладковато пахло свежими сушеными травами. За тесовой перегородкой в хлеву глубоко и шумно вздыхала корова, хрустя жвачку, фыркали и чихали овцы.

— Сюда, сюда, — подсказывала она, толкая нас в темноту.

По лестнице, приставленной к наваленному сену, мы забрались наверх, где нам была приготовлена постель.

— Вот это перина! — похвалил Никита, растягиваясь на постели.

Сестренке, видимо, не хотелось покидать нас: интересно было узнать, какие планы мы наметим на завтра.

— Митя, можно я в уголочке прикорну? Я вам мешать не стану, — попросила она кротко.

— Вот еще! Иди спать.

Я хотел подойти к ней, но Никита, изловчившись, коварно схватил меня за ногу. Я упал на сено, но тут же вскочил, кинулся на него — и пошла веселая возня!.. Мы налетали друг на друга, расходились и сталкивались снова, сцепившись, катались клубком, прыгали, качались на зыбкой, дурманно пахнущей сухой траве. Постель скомкалась и по частям разлетелась в разные стороны. В темноте слышался наш смех, возгласы и прерывистое дыхание. Тонька старалась поймать кого-нибудь из нас за ногу, смеялась и восклицала тоненьким голоском:

— Вот чумовые! Все сено взбаламутили, постель раскидали!..

Мы кубарем подкатились к ней, придавили ее, и вдруг край сеновала ожил, пополз, и мы все вместе с охапкой сена, грохнулись вниз.

Тонька первая вскочила на ноги, выбралась из сена и убежала. Извлекая из-за воротников колючие травинки, мы снова взобрались на сеновал, кое-как ощупью отыскали раскиданную постель и, не раздеваясь, легли.

Было тихо и душно. Только корова в хлеву все отдувалась, да где-то далеко равнодушно лаяла собака.

В двух местах слой соломы над головой был тонок, я приподнялся и проделал в крыше дыру. На нас потек прохладный ночной воздух: душистый и чистый, как ключевая вода. На душе стало легко. Чувства, навеянные рассказом Трофима Егоровича, беспокойно теснили грудь, в голове вспыхивали беспорядочные мысли.

— Вот живем мы вместе, — взволнованно заговорил я после долгого молчания, — и дальше бы так жить, не расставаясь!.. Горе, радость — все пополам!

Никита нащупал во мраке мою руку и молча сжал ее, соглашаясь со мною. Это пожатие вызывало на сердечную, дружескую откровенность.

— Помнишь, что говорила Лена на первом комсомольском собрании, когда меня не приняли в комсомол? Она говорила, что я не подготовлен. Верно! Я и сам теперь вижу, что не подготовлен. А нужно быть готовым ко всему… — Я приблизил к Никите лицо и шепотом выговорил: — Так прожить надо, что если спросят: «Кто такой, что за душой носишь?» — можно было бы сказать: «Вот он — я, весь как на ладони, без единого пятнышка, можете на меня положиться!»

— Чтобы положиться на тебя, надо, чтобы ты дело свое знал, — заражаясь моим волнением, отозвался Никита. Он заложил руки под голову и глядел вверх, в темном немигающем глазу его отражалась звезда.

Я привстал на колени.

— Я и сейчас у Павла Степановича хорошо перенимаю дело. А еще год пройдет, сделаюсь мастером. Ей-богу, буду мастером! Мне отец говорил, что он не смог достичь в жизни, что задумал. А я достигну!

— А достигать знаешь что?

— Знаю. Буду работать столяром, а вечерами учиться на курсах по подготовке в вуз. Потом в строительный институт пойду…