Ясный берег

совести. Он придумал хитрость: стал рыть траншею по

направлению к челну, на борту которого, вызывающе

свесив крепкие загорелые ножки, сидела Фима. Сережа,

энергично копая песок, подползал к ней все ближе;

когда подошвы ее сандалий были над его головой, он

сказал:

— Здравствуй.

— Здравствуй,—ответила Фима со своей высоты.—•

Ты что-то совсем не вырос; какой был маленький, такой

и остался.

Сережа понял, что она -оскорблена его подлостью и

мстит ему. Он смиренно пополз обратно вдоль траншеи,

размышляя о том, как невыгодно быть подлым — все

презирают.

— Однако,— сказал Васька после десятиминутного

ожидания,— похоже на то, что старик надул.

Подходила Надя в белой блузке с пионерским

галстучком и в зеленой шляпе с красной лентой.

— С ума он сошел,— сказал Васька.— Сплошные

девчонки. Знал бы, не поехал.

Когда Лукьяныч, с веслом на плече, явился на берег,

ребята сидели понурые, измученные ожиданием,

разуверившиеся во всем на свете. Сережа и Фима кинулись

навстречу Лукьянычу с криком:

— Мы думали, вы не придете!

Посмеиваясь, Лукьяныч достал из кармана часы,

показал:

— Без пяти пять. Условились в пять. Вы тут, небось,

с утра? Без обеда? Ладно, сейчас поплывем. Повторяю,

товарищи, запоминайте: челн — не пароход, нельзя

вскакивать, нельзя наваливаться на борт. Не будете

сидеть смирно — другой раз не возьму. На-ка, держи

весло.

Снимают замок, гремит цепь, усталости как не

бывало, сердца бьются, глаза блестят,—до чего хорошо,

сейчас поедем, до чего счастливый этот мальчишка,

которому дали весло... Только Надя держится томно и тон-

но, она большая, балерина, она выше всего этого.

— Навались, помогай! Эй, дубинушка, ухнем! Раз-

два — взяли!

Каждому кажется, что именно оттого, что он

схватился за борт своими руками и со стоном ударился о

челн своей грудью,— челн тронулся, с тихим шипеньем

тронулся по мокрому песку и пополз к воде.

— Поддай, поддай, богатыри!

Челн на воде.

— Сели.

Девочки у одного борта, мальчики у другого.

— И не забывать лозунг: аб-со-лютно смирно!

За бортом зазмеилась быстрая серебряная вода.

— Водичка, водичка! — скороговоркой сказала Фима

и опустила руку в воду. Надя тоже опустила, визгнула

и сказала:

— Холодная.

Ваське очень хотелось опустить руку в воду, но он не

сделал этого, чтобы девчонки не подумали, что он им

подражает.

Сережа сидел тихий и смотрел на волшебные берега,

плывущие мимо.

А погода была яркая, тревожная — солнце и кучками

в небе густые круглые облака, ветер, налетающий

порывами, солнце печет, а ветер холодный. Все время

дуют холодные ветры, до сих пор нельзя купаться,

купаются только отпетые мальчишки, вроде Васьки;

старики говорят, что настоящее лето начнется после того,

как пройдет проливной дождь с хорошей грозой.

Плыли против течения. Ветер подувал от устья,

плыть вверх было нетрудно. Лукьяныч правил с

осторожной силой.

— Вот я вам покажу одно местечко,—сказал он.

Высоко на берегу росла группа старых осин. Когда

набегал ветер, их серебряная листва струилась, как

вода, и внизу в реке струились их отражения. Галки

кричали в осинах.

— Это местечко?—спросила Фима.

— Нет,— ответил Лукьяныч.— То местечко за

поворотом. Мы там, возможно, причалим, и вы, барышни,

наберете водяных лилий. Я сережину маму туда возил,

когда она была маленькая.

Сережа прислушивался.

— Как ты думаешь,— спросил он у Васьки,— это не

Галя-Галя кричит?

— Еще выдумай, — сказал Васька. — Других галок

нету, кроме твоей.

— Какая Галя-Галя? — спросила Фима.

— Это у него ручная галка была, — свысока

объяснил Васька.—Я ему достал.

— Ее звали Галя-Галя, — сказал Сережа. — Она

улетела.

Он продолжал вслушиваться. Глаза его стали

большими и тревожными. Вдруг весь покраснел, даже уши

покраснели, и с отчаянной надеждой крикнул что было

силы:

— Галя-Галя-Галя!

«Кар!» — громко и явственно раздалось в ответ, и

что-то черное метнулось в серебре осин.

— Галя-Галя! — вне себя крикнул Сережа, вскочил и

бросился к борту, у которого сидели девочки. За ним

бросился Васька. Челн качнулся, хлебнул воды,

ребятишки, как горох, посыпались в воду.

Все это произошло в одну секунду. Лукьяныч и

опомниться не успел. Он сидел один в пустом челне, челн,

успокаиваясь, раскачивался все тише; в осинах кричали

галки.

— Ааах!—сказал Лукьяныч и стал срывать с себя

сапоги. Лихорадочно разуваясь, осматривался: к челну,

вытаращив полные ужаса черные глазенки, по-собачьи

плыла Фима.

— Не сюда! Не сюда! — крикнул Лукьяныч.— К

берегу плыви, тут отмель близко! Челн все одно уйдет!

Фима деловито повернула и поплыла к берегу.

— Молодец! — крикнул ей Лукьяныч и прыгнул в

воду.

Рядом вынырнул Васька, сплюнул, высморкался

левой рукой — правая держала за волосы Сережу.

— К берегу! — сказал Лукьяныч.— Доплывешь?

— Еще чего спросите! — отдуваясь, сказал Васька

и поплыл, гребя левой рукой.

— Где Надя?—крикнул Лукьяныч вслед. 'Васька не

ответил; должно быть, ему приходилось трудно. Лукья-

ныч нырнул, вынырнул метров на пятьдесят ниже,

огляделся: вольно качаясь, перед ним уплывал челн, а за

челном плыла шляпа—течение играло концами лент.

«Шляпу не могло сорвать,— сообразил Лукьяцыч,— она

на резинке, под самый подбородок резинка. Где шляпа,

стало быть, там и голова...»