Ясон

– Звали его барон Иоганн фон Нидергаузен, а по-русски – Иван Иванович. Я называл его просто капитаном, а он меня – по фамилии, иногда – «матрос».

– Я помню яхту «Анна» из Риги. Двухмачтовый йол. Большая, моторная, футов пятьдесят?

– Да, вроде того. Была эта яхта когда-то его собственная. После революции пропало его поместье: сожгли латыши. И осталась у него только эта яхта. Содержать ее не на что, надо продавать. А жалко! И ухитрился он ее так удачно продать! Нашел покупателя через лондонский яхт-клуб – английского лорда. Лорд яхту купил и на содержание взял, а самого барона оставил на ней своим капитаном. Так и стал мой барон, как и прежде, ходить на своей яхте, только под английским флагом. И даже не пришлось яхту переименовывать, как была «Анна», так и осталась. Хозяину старое имя чем-то понравилось.

– Переименовывать корабль – плохая примета, – заметил капитан. – Я свое судно тоже не переименовывал, хотя купил одни развалины под видом судна и переделал так, что от старого мало что осталось.

– Тот тоже в Англии все обновил за счет нового хозяина. Да и от себя добавлял, как я подозреваю. Любил он свою яхту, как жену, а может и больше. Но и использовал тоже. Когда надо – хозяина и его гостей катает, в остальное время, как американцы говорят, бизнес делает. Похож он был чем-то на тебя, хотя, конечно, сильно постарше. Сперва смерил меня ледяным взглядом с головы до ног. Долго так сверлил, потом спрашивает: могу ли быть матросом? Да не вопрос, отвечаю! Я же с рыбаками часто в море выходил. Претендую ли на отдельную койку? Нет, говорю, мне главное до места добраться. Тогда, говорит, через час уходим. Как, говорю, через час? У меня денег на руках – кот наплакал, а в банк уже не успеваю. И костюм на мне парижский цивильный. Решайтесь, говорит, отлив ждать не будет! Плату за рейс матросом отработаешь. Ай, думаю, была – не была, и шагнул на палубу. Снял я свой костюм и переоделся в его старое шмотье, которое он мне выдал. Рассказал он и показал, что мне придется делать. Через час четверых пассажиров приняли на борт, и ушли с отливом.

– А дальше что было?

– Шли-шли по морю и дошли. Финны мне – мы вас не знаем, не договаривались. И цену заломили. Чуть не плача возвращаюсь на корабль, думаю, хоть переночую. А капитан мне: а обратно пойдешь со мной? Да с радостью бы, отвечаю, да дело у меня на той стороне на три дня. А близок локоть, да не укусишь. И не уйти теперь, а что делать не знаю. Он мне: где дело? В самом Петрограде? Нет, говорю, еще верст шестьдесят на юг. Задумался он и говорит: Я тебя доставлю сразу в Россию. До Петербурга не пойдем, и до Кронштадта не пойдем, а до Бьёрке пойдем. А там и до Копорской губы рукой подать. Там я тебя высажу, а через пять дней заберу. За три дня ты все одно не уложишься.

Как я на берег высаживался – это отдельная песня: вплавь, а вещи – в резиновом надувном мешке. Как был, голый и мокрый, – сразу бегом в лес. Там костерок запалил, обсушился, переоделся. Вот представь: я в своем цивильном парижском пиджаке, в матросских штанах, в брезентовых сапогах с вещевым мешком. На себе браунинг, часы, французский паспорт и двести франков денег. И один золотой русский полуимпериал – на счастье носил. Нож складной и спички непромокаемые капитан дал. Советских денег – ни рубля. Документов никаких, ну ни единой бумажки. Еды мне капитан выделил четыре банки мясных консервов с бобами, да сухарей. Кот наплакал!

– Перво-наперво я как огляделся, часы завел: обратно надо было непременно к сроку вернуться. А с картой мне крупно повезло. Подфартило. Можно сказать, карта пришла., – рассказчик замолчал, явно предвкушая вопрос, и в конце концов дождался своего:

– Как это «карта пришла»? – через полминуты подал голос капитан. Рассказчик с готовностью пояснил: