Iassa

Нужно описать состояние, в котором я застала своего сына. У него был взгляд человека, заблудившегося в лесу. Я пыталась найти на этом лице следы раскаяния – но их не было.

Моего мальчика настигло безумие. В его руках был какой-то штурвал, которым он умел управлять, но штурвал остался где-то там, на потерпевшем крушение корабле, и он, маленький капитан, впал в растерянность.

Вот цена свободы, думала я, глядя на его выступившие голубые прожилки на веках, вот к чему привела тяга к познанию себя. Бедный мальчик, ты стал рабом штурвала, это была большая иллюзия, что ты делаешь что-то сам! А штурвалом рулит вполне конкретный человек.

Серёжа молчал, уставившись в однообразно-серую стену, полностью отключившись от факта моего присутствия. Я что-то опять говорила ему о том, что боролась за него всеми силами, чтобы он верил мне, что я хочу ему помочь.

На меня нашло своего рода вдохновение, даже какая-то профессиональная злость – почему я не могу завладеть его вниманием? Если исходить из теоретических знаний из классических книг по презентации, предмет моей «лекции» ему просто неинтересен. И мои «якоря» его никак не цепляют. Время свидания подходило к концу.

В том странном сне нас раскручивало центрифугой. Да… Только в это мгновение я поняла, что Серёжа меня не только не слушает, но и постепенно входит в какое-то новое, непонятное моему разуму, состояние. Его сгорбленная фигура с поставленными на колени руками раскачивалась всё сильнее, губы что-то шептали, глаза посветлели, но зрачки так расширились, что мне стало страшно.

После фиксации этой перемены первым моим желанием было окликнуть его, вернуть в реальность. Я вспомнила слова Антона, что безумцы – это люди, у которых ниточка, привязывающая человека к земле, оборвана. Боже мой, но Серёжа уже не выглядел ни подавленным, ни потерянным.

Не помню, писала ли я, что, как только узнала о беде, постигшей нашу семью, вызывала батюшку. Батюшка ходил с кадилом по квартире и изгонял «бесов». Уверяю, что это не было данью моде. Я действительно старалась изжить эту заразу из дома. Ходила по церквям и заказывала сорокоуст, ставила свечи, молилась, чтобы Бог наконец вернул моему мальчику разум. Грешна – ходила и к экстрасенсу, и к гадалке. На войне все средства хороши.

Гадалка была удивительно похожа на Галицкую, словно родная сестра, только не внешне, а своей какой-то внутренней убеждённостью в том, что она видит и знает больше, чем обычные люди. И некоторой снисходительностью к суетливости окружающих. Именно гадалка и намекнула мне, что Володя ко мне начинает охладевать, в то время как влияние немолодой, известной мне женщины, усиливается. Это и послужило в свое время катализатором для крайне агрессивного разговора с Галицкой по телефону.

Странное дело, находясь под влиянием, которое я считала для Серёжи пагубным, он становился другим, но при этом не только терял, но и приобретал что-то необъяснимое.

Один дяденька, по моему мнению, тоже не от мира сего, объяснял мне, что есть люди, понявшие что-то запредельное, но не могущие это объяснить – не потому, что они это плохо поняли, а потому, что наш понятийный аппарат ещё до этого просто не приспособлен. То есть существуют знания, которые не передаются на уровне слов (как тут не вспомнить мои полемические разговоры с Серёжей о том, что слова – это символы, и ничего не стоят). Этот дяденька весьма «неформального» вида (смешной жидкий хвостик из несколько засаленных волос в сочетании с тяжелыми квадратами старомодных очков) пытался довести до меня ещё оду мысль: человек всегда адекватен своему окружению и обстоятельствам, и решение заниматься духовным самосовершенствованием есть процесс не спонтанный, а закономерный. Другое дело, как этим самосовершенствованием заниматься. Идеальный способ – уйти в пустыню, но это не каждый может себе позволить.

Мои слабые возражения о «социуме», который диктует свои правила игры, он отмёл начисто. Что есть социум, ведь своя рубашка всегда ближе к телу. Сегодня социум может быть к тебе лоялен, завтра затрубит в медные трубы, а послезавтра, не задумываясь ни минуты, втопчет в грязь. Или просто забудет о твоем существовании. А, может, и вправду, мы не должны зависеть от того, как к нам отнесётся общество? Пресловутый «категорический императив» должен существовать внутри, долой «общественника» Канта. Если человеку хорошо, а другим вокруг не противно – почему бы и нет?

Вот Серёже теперь очень хорошо. На его лице я наблюдала улыбку, это была улыбка отрешенности, равновесия, счастья. Улыбка убийцы, не ведавшего, что творил. Вот только во имя чего, во имя какой идеи?

Одна известная актриса в одном из интервью на вопрос об оптимизме ответила, что оптимизм приходит тогда, когда жизнь чем-то заполнена. И что она боится всегда одного – «сквозняков в жизни».

Сейчас, сидя в комнате свиданий, я отчетливо ощутила холодок крадущегося по ногам ветра, который случайно оказался запертым в четырех стенах.