Ястреб Черной королевы

Но деревня летом тоже хорошо. Речка, рыбалка, костры по вечерам… Мясо, жареное на углях, с горьковатым запахом дыма, обжигающая язык, невероятно вкусная, рассыпчатая печеная картошка с горелой корочкой… Душистый травяной чай, давно забытый вкус – только мама умела такой заваривать. Пламя танцует на мерцающих углях, алые искры летят в черное небо. Папа играет на гитаре, и музыка тоже летит в небо, во тьму, тает вместе с алыми искрами. И это так красиво, что мурашки бегут по спине. А мама как-то чувствует его дрожь, обнимает Андрея за плечи, спрашивает нежно: «Ты совсем замерз, Птенчик». Симон насмешливо и ревниво хмыкает – он уже воображает себя взрослым и поэтому бывает очень противным, издеваясь и над тем, что мама называет Андрея детским прозвищем «Птенчик», и вообще над всеми этими телячьими нежностями. Но мама тихо смеется, и обнимает Симона другой рукой. И говорит, всем троим: «Пойдемте домой, мальчики. Уже слишком поздно» «Ну, мам», – жалобно ноет Симон, забыв, что он уже взрослый. Андрей только жалобно вздыхает – он тоже сидел бы тут до утра, хотя глаза уже и слипаются. «Все, – строго говорит мама, и всем понятно по ее голосу, что спорить бесполезно – Завтра будет новый день. Еще лучше»…

… – Симон, – тихо сказал Андрей, отвернувшись в сторону, чтобы никто не увидел его слез. Он, конечно, не плакал… просто, кажется, что-то попало в глаз. – Симон, может, правда, поедем в деревню… как…

Он запнулся. Чуть было не сказал: «как тогда, когда мама и папа были живы». Но остановился в последний момент. Наверное глупо – не произносить это вслух. Но так кажется, будто они в самом деле могут быть еще живы. Хотя, конечно, это не так. Но Симон тоже никогда не говорит про их смерть вслух. И Лиза. Хотя ее никто не просил – но она как-то сама это поняла.

– …как раньше, – договорил Андрей.

Про то, как раньше, они тоже почти не говорили. И вообще, делали вид, что этого раньше будто не было. Как Лиза – вдруг понял Андрей. И его вдруг обожгло этим пониманием – как будто он всей ладонью хватанул раскаленную сковородку. У Лизы тоже было в прошлом что-то, что она не хотела вспоминать. Поэтому она ничего не рассказывала. И ему стало обжигающе стыдно за свои подозрения и сегодняшние слова.

– Вот, – весело сказала Лиза, не подозревающая о его мучениях, – уже два голоса за отдых от работы и лето в деревне. Ну ладно, не лето, месяц-другой. А? У нас вообще демократия или где?

И она подергала Симона за рукав.

– У нас, Лизавета Федоровна, – учительским занудным голосом сказал Симон, – монархия. Двойка вам по государственности, пожалуйте на пересдачу.

– Но конституционная же! – возмутилась Лиза – и даже, отвлекшись от созерцания облаков, привстала на локте. – А как же Парламент?

– Еще Верховный совет поводырей, – добавил Андрей, гордясь тем, что у него-то в школе по государственности было «отлично». – И в Парламенте две палаты. Народная и магическая. А у магической – даже право голоса в Совете поводырей. Еще вето.

На самом деле, разобраться в структуре государственной власти было непросто. Так что Андрей гордился не зря. «Отлично» во всем классе было только у него и еще у Люды Оленевой – но та вообще заучка и отличница. А остальные все время путались, какие у какой палаты права, и кто чем управляет. Но вообще, это потому, что система управления в Российской империи была очень правильная и продуманная. Во главе – государь, но если подумать, то власти у него, и в самом деле, немного. Даже у высшей магической палаты Парламента было право вета – то есть, запрещения – на царские указы. А без одобрения независимого верховного совета Поводырей вообще никакие указы и законы не принимались. Низшая палата, народная, была выборной, из депутатов по округам. Так получалось, что мнения всех слоев общества в управлении государством учитывались. Такая демократия редко в каких странах, только в прогрессивных. В Англии разве что вот тоже, двухпалатная система. А в Испании, например, до сих пор абсолютная монархия, и даже Совет поводырей, вроде, у короля под каблуком. В Штатах – Президент, выборный, из местных магов, но Совет поводырей тоже силу имеет. Хотя Длинный говорил, что это в Америке – самая демократия, в последнее время стирается граница между магами и людьми, даже селиться они стали вперемешку. А Поводырей все меньше слушают. А нашим, мол, Поводырям, такой расклад не нравится, поэтому у нас и говорят, что в Америке все плохо, маги злобствуют и чуть ли не заживо человеческих детей едят.

Про Африке тоже нехорошее говорят, но там вроде правда. Что там вообще до сих пор сплошное дикарство, магический феодализм, везде культы вуду с человеческими жертвами, даже Поводыри туда особенно не суются.

– Вот, – сказал Симон, – Парламент и совет поводырей, да. Но вы разве народный депутат, Лизавета Федоровна? Или может, маг? – он подозрительно прищурился. – Ну-ну… Соус чили у вас, дорогая Лизавета, конечно, магически получается. Но где тогда ваша регистрация? И почему вы болтаетесь по разным городам без учета и контроля, как социально опасный элемент?