Ястреб Черной королевы

– Так бывает, Андрей. Память – очень пластичная штука. Если ты что-то не хочешь вспоминать, оно забывается. Если с тобой случилось что-то непонятное… травмирующее… твой мозг может заставить тебя забыть об этом, чтобы ты не переживал больше. Он защищает тебя.

– Но я вспомнил!

– Да. Это как вырвать страницу из воспоминаний. Но ее нельзя уничтожить, можно только спрятать. Но раз она спрятана – то может и найтись. Какая-нибудь случайность. Триггер, спусковой крючок. Например, ночной лес вокруг – и твой старый страх темноты. Крик птицы. Или знакомый запах. Или вкус. Как будто подул ветер, разбросал листы бумаги – и тот, спрятанный внизу, бросил тебе под ноги. И вот – ты вспомнил то, что когда-то забыл.

Она замолчала. И Андрей молчал, растерянно думая над ее словами. Ему показалось – что-то изменилось. В нем самом. И, возможно, во всем мире – тоже. Как будто он шел по освещенной надежной дороге – и вдруг раз, выключили свет. И теперь кажется, что никакой дороги нет. Вокруг просто поле, густо заросшее высокой, невидимой в темноте, травой. Или не поле, а, например, трясина? И не найти даже следов, по которым можно вернуться назад. И страшно сделать следующий шаг. Потому что непонятно, куда теперь идти. И даже себе самому он не может верить. Какие еще воспоминания он забыл?

– Или, – добавила Лиза, – ты не сам забыл. Тебя заставили забыть.

Она внимательно посмотрела на Андрея, и ему почему-то стало не по себе под ее взглядом.

– Кстати, – мягко, почти мурлыкающе, добавила она, – об этом…

Ее глаза были странными – слишком яркими. Должно быть, свет из-за приоткрытой двери фургона так падал на ее лицо. Не могли же они светиться в темноте, как… у кошки?

– Кис-кис, – сказала Лиза. – Колючка!

И откуда-то из темноты к ступенькам фургона вдруг прыгнула серебряная кошка. Та самая которую Андрей видел утром, над упавшим Жоржем Соловьевым. Вблизи оказалось, что кошка довольно крупная, размером с рысь. На первый взгляд, она была будто отлита из какого-то серебристого текучего металла, может из ртути – но потом Андрей разглядел, что шкура у нее не гладкая, а покрыта короткой шерстью, и каждая шерстинка светится и мерцает, будто хрустальная. И глаза у нее тоже были серебряные, с острой точкой черного зрачка. Странные глаза, не кошачьи, скорее птичьи. И взгляд их такой завораживающий, что невозможно отвести глаза…

– А… – ошарашено пробормотал Андрей, удивляясь, почему это все его не пугает, и он даже умудрился не заорать: – что это… как… Это она?

– Значит, – почему-то довольно сказала Лиза, – ты ее, все-таки, видишь. Это отлично!

– Что? Что – отлично?!

– …Но как не вовремя, – с досадой добавила Лиза, – завтра как раз маг-осмотр, и пифия… Еще дорожные патрули. И пропускной пункт перед городом…

– О чем ты? Что вообще происходит?

– Тс-сс, не разбуди Симона, – голос Лизы опять стал мурлыкающим, тихим – и каким-то усыпляющим. И Андрею, который так и не мог до сих пор отвести взгляд от странных завораживающих глаз серебряной кошки, вдруг показалось, что это вообще все сон.

– Да, – довольно пробормотала Лиза, – так. Я все объясню тебе позже. А сейчас пора спать. Спи, Птенчик. И забудь… все, что тебя тревожит… Помурлыкай ему, Колючка.

Голова Андрея вдруг стала тяжелой, и веки начали неудержимо слипаться. Он хотел еще о чем-то спросить, но сумел только широко зевнуть. Под басовитое рокочущее мурлыканье серебряной кошки, Андрей закрыл глаза.

Перед тем как уснуть, он почувствовал, как ласковые пальцы гладят его по голове, и услышал нежный мамин шепот:

– Спи, Птенчик. И забудь… все, что тебя тревожит…

Странно – подумал Андрей, что мама тоже говорит совершенно как Лиза.

Какой хороший сон, и мама снова жива – решил он и заснул по-настоящему.

3. Предсказание пифии

Растолкал его Симон.

– Вставай, засоня, – сказал он. И завистливо хмыкнул. – Прямо жалко тебя будить, Дрыхнешь и улыбаешься.

– Сон хороший, – пробормотал Андрей. И пояснил, улыбаясь: – мама приснилась. Как мы вместе сидим у костра. Отец на гитаре играет. Помнишь?

– Ага, – тихо ответил Симон.

– Песня еще, которую он пел. Такая красивая…эта…ну… – Андрей нахмурился. – Помнишь?

– Помню, – ответил Симон.

– А слова?

Симон задумался. Потом сказал удивленно:

– Вообще не помню. Странно, казалось, что помню, а начал вспоминать – и ни слова. Про птиц вроде что-то. Или нет? Ну, это давно было. А ты?

– А я вроде во сне помнил. А сейчас – опять забыл.

– Так бывает, – пожал плечами Симон. – Со снами. Ладно, давай поднимайся. Лиза уже блинчики пожарила, а я кофе сварил. Запахи – умереть можно, чуешь? Странно, что ты не проснулся.

– А где она? – спросил Андрей, прислушиваясь. В фургоне было тихо.

– Там, на поляне. Гимнастику какую-то делает. Говорит, совсем форму потеряла с этой работой и жареной картошкой.

– Симон!

– А?

– А тебе они снятся? Родители.

Симон перестал улыбаться, и его лицо стало замкнутым.

– Пойду, – глухо сказал он, и поднялся, – варенье для блинов достану. В кладовке вроде оно. Лиза просила. А ты вставай.

– Симон!