Ослепленный ревностью и жаждой мести, Мэтью начал добиваться аудиенции у Уильяма Сесила, лорда Берли, но удостоился лишь любезного приема у честолюбивого сына последнего, Роберта Сесила. Королева называла Роберта Сесила своим хитрым лисенком из-за малого роста и изощренного ума. Красивого молодого придворного он встретил с предельным радушием.
Закончив обмен надлежащими приветствиями, Мэтью приступил прямо к делу.
— Милорд, дерзкие выходки Черного Призрака сейчас у всех на устах. Всеобщий интерес к этому молодчику дошел до того, что во всех этих россказнях сквозит уже не неприязнь, а чуть ли не восхищение. Мы не сможем удерживать ирландских мятежников под замком, пока Черный Призрак имеет возможность освобождать их, пользуясь лишь ночной темнотой и черной маской. Мне пришло в голову, что всем этим заправляет некто из Ирландии — некто, занимающий весьма высокий пост.
Роберт Сесил пристально вгляделся в посетителя, пытаясь угадать, какая личная корысть движет этим юношей.
— Давайте говорить прямо. Насколько я понимаю, вы намекаете на О'Нила, но ведь ему всегда удавалось опровергнуть возводимые на него обвинения в государственной измене и в организации заговоров.
— Нет, милорд, на самом деле он ни разу не смог опровергнуть эти обвинения. Он лишь убеждал королеву и ее Совет, что обвинения беспочвенны, и внушал им уверенность, что он стоит на страже английского закона в северных областях Ирландии.
Сесил отвесил в направлении Мэтью Хокхерста легкий одобрительный поклон. Обладая задатками хорошего стратега, он всегда помнил о том, что О'Нил мнит себя королем Ирландии.
Мэтью продолжал:
— Расставьте ему капкан. В качестве приманки используйте важных ирландских заложников, но поместите их под хорошую охрану — в лондонский Тауэр. И с той же неизбежностью, с какой ночь сменяет день, Черный Призрак пожалует к нам, чтобы освободить их…
Сесил закончил фразу за него:
— ..А когда Черный Призрак окажется у нас в руках, мы сможем доказать, что он агент О'Нила?
— Совершенно верно! — кивнул Мэтью, всеми силами пытаясь подавить нарастающий ужас от сознания того, что он делает.
— Немного вина? Оно приправлено редкими пряностями — думаю, вам понравится.
В этом Сесил ошибся: Мэтью вырвало в первую же канаву, едва он откланялся и вышел на улицу.
Большую часть ночи королева металась по своей опочивальне, доводя себя до исступления. Не успел еще серый рассвет просочиться в углы просторного покоя, как она начала орать:
— Где мои фрейлины?
На зов примчались несколько девушек.
— Пусть явятся все!
Потребовалось еще какое-то время, чтобы вызванные особы успели должным образом приготовиться. На королеве все еще было надето пурпурное платье с «епископскими рукавами» на подкладке из аметистового атласа, а голову украшала маленькая корона в виде венца. У большинства дам от страха зуб на зуб не попадал, хотя лишь немногие знали о вчерашнем скандале.
Обманчиво-мягким тоном она спросила:
— Какие новости о моем Боге Морей?
Все промолчали. Она гневно топнула ногой и разразилась криком:
— Все разом оглохли? Языки проглотили?
Вас спрашивают: что новенького слышно о Хокхерсте?
Она столь энергично тряхнула головой, что корона съехала на бок; тогда королева сорвала ее и швырнула через всю комнату с воплем:
— Моя корона — это терновый венец!
Зацепившись за корону, с монаршей головы слетел и парик, явив взорам присутствующих жидкие пучки ее собственных седеющих волос.
— Он взял эту лицемерную волчицу себе в метрессы!
Ближе всех к королеве стояла Мэри Говард; ее губы от ужаса дрожали, хотя она и старалась этого не показать.
— Ты держала это от меня в секрете! — Она ударила девушку по щеке. — И ты! И ты!
И ты!..
Каждая из фрейлин, стоявших поблизости, сподобилась получить королевскую оплеуху.
Одна их пожилых дам высокого ранга попыталась утихомирить беснующуюся государыню.
— Искушение было слишком сильным, ваше величество. Вы не можете упрекать его за это.
— Упрекать его? — взвилась Елизавета. — Ну нет, видит Бог, я еще как упрекну его! Он заплатит за все удовольствия, какими попользовался в ее обществе! За эту проделку они пойдут в Тауэр!
Старая Бланш Перри, которая некогда была нянькой Елизаветы, прорвалась через ряды дам, чтобы взять дело в свои руки.
— Стоит ли так убиваться из-за какой-то глупой сплетни.
— Сплетни? Да я все видела собственными глазами!
Ее голос поднимался уже до истерического визга, и Бланш видела, что Елизавета вот-вот вообще утратит власть над собой. Поэтому она поспешила дать событиям наименее болезненное толкование:
— Добро бы они тайком поженились, или она нагуляла бы от него ребеночка… Просто он волокита, повеса и обманщик, вот и все.
Другая дама подхватила:
— Да, да, он худший из мужчин!
Услышав это, королева стремительно обернулась к ней с безумным блеском в глазах:
— Как вы смеете говорить подобные вещи!
Вы прекрасно знаете, что он не таков, это все ее вина!